Sanguine

Астарион пьян. Гейл понимает по манере ходьбы: более раскрепощенная, чем обычно, лоб склоняется к земле так, будто Астариону требуется дополнительное усилие, чтобы держаться ровно. О, и еще эта бутылка в руке, расплескивающая влажное содержимое на пальцы, когда тот неуклюже приземляется на бревно рядом. Жутко. — Веселье супер, — произносит Астарион, буквально выплевывая слова. Гейл знает, что тот обычно колеблется между двумя состояниями: бурлящей горечью и своим обыкновенным равнодушием. Сегодня, похоже, первый вариант. — Тебя что-то беспокоит? — сейчас один из тех редких моментов, когда Гейлу не хочется разговаривать, однако меньшее, что он может сделать — особенно с кем-то, опасным достаточно, чтобы его убить — это быть вежливым. Астарион смотрит на него, а затем не-совсем-улыбается. — Боюсь, то же, что беспокоит и тебя. Гейл сглатывает, оглядываясь на празднество. Огонь играл уже долгое время, а музыка громко стучала в ушах, и всё же он не мог вспомнить, когда последний раз чувствовал себя настолько паршиво. — Понятия не имею, о чем ты. — Из тебя плохой лжец, — укоряет Астарион. — И плохой друг. Особенно сейчас, когда мы, наконец, находимся в одинаковом положении. Гейл ничего не отвечает. По большей части потому, что ожидает от себя, что сморозит глупость. Астарион невозмутимо продолжает: — Мне очень жаль, что следование за Тав будто влюбленный щеночек не принесло никаких плодов. — Что? — шипит Гейл. Слишком удивляется, чтобы раздражаться — и слишком раздражается, чтобы удивляться. Кулаки на коленях сжимаются в знак согласия. Астарион поднимает руки в притворном жесте капитуляции. — Я обычный наблюдатель, Гейл, это Тав тебя расстроила. — Я не расстроен! — произносит Гейл слишком громко и повторяет уже тише. — Я не. Расстроен. У Тав есть право… общаться с теми, с кем она захочет. И с кем она хотела — эмм, кого она хотела заобщать прямо сейчас, в уединении своей палатки — была Шэдоухарт. Гейл чувствует себя глупо, что не заметил этого раньше — всегда эти двое, преодолевающие преграды друг друга, бросающие друг на друга осторожные взгляды на кровавых полях боя. Это было ужасно романтично. Это пробуждало зависть. Потом добивало осознанием того, как мелочно он мыслил. — Я не знал, что мои чувства настолько очевидны, — произносит он побежденно. Астарион улыбается понимающе. — Только для того, кто участвует в конкуренции. И тут Гейл вспоминает начало их странного разговора, горечь в словах Астариона, выражение его лица, когда он сказал— Боюсь, то же, что беспокоит и тебя… — О, — произносит Гейл, когда кусочки пазла в голове складываются вместе. — Ты тоже её желал. — Как ни противно это признавать, — вздыхает Астарион. Так драматично. Он бы хорошо вписался в театральную труппу, думает Гейл. — Мне неловко, честно говоря. Я мог бы сделать, — в этой части раздается рык. — Настолько больше для неё. — Может, у тебя получится с ней подружиться, — говорит Гейл, неспособный скрыть просачивающуюся в голос горечь. — Относиться к ней как к женщине, а не соревнованию. Астарион цокает языком. — Да, ведь это так здорово сработало с тобой. Гейл быстро осматривает Астариона. Если быть честным, придется признать, что он удивлен, что Тав не заинтересована в Астарионе — больше, чем когда узнал, что она не заинтересована в нём самом. Это, по крайней мере, имело смысл. Гейл был хуже, чем бесполезным; он был обузой. Сначала выражение лица Тав, когда она вручала ему магические артефакты, было угнетающим, затем, с каждым разом, становилось всё более разочарованным. И, напротив, ей всегда был нужен кто-то, способный прошмыгнуть мимо стражи или ловко вскрыть замок на воротах. И — опять же, возможно, противоположно самому Гейлу — Астарион был исключительно харизматичным и, что еще хуже, ужасно привлекательным. Огненные отблески ярко подчеркивают поразительную утонченность его черт: резкую скошенную линию челюсти, хрестоматийную остроту ушей, присущую высшим эльфам, длинные, игривые ресницы, обрамляющие глаза — глаза, что вечно будто повторяют Я тебя хочу. По тем или иным причинам. Именно это выражение лица он делает сейчас, и полные губы растягиваются в хитрой почти-ухмылке. Красные глаза темнеют, полные голода. От этого внимания сердцебиение в груди Гейла учащается. — Напомню тебе, что на вкус я отвратителен, — произносит он, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. Бывали ночи и холоднее этой. Тогда Гейл проснулся не от самого укуса, но от ругани и шипения Астариона, который выл над ним так, будто его предали. Гейл быстро заметил острую боль в шее и блеск зубов Астариона в свете Луны, когда тот вынужден был открыть рот, чтобы прокашляться. О, тогда Гейл и раскусил его — неплохая плата за то, как Астарион его надкусил. Астарион машет рукой. Он всегда так делает — машет руками, мысленно расставляя знаки препинания в предложении. — Я сегодня уже наелся белками и крысами. Твое счастье, что на вкус ты хуже, чем грызуны. — Я не почувствую это счастье, пока ты так пялишься, — отвечает Гейл. — Кажется, будто ты всё ещё собираешься высосать меня досуха. Намёк не осознается до тех пор, пока не слетает с языка, но к тому моменту уже слишком поздно. Чужие губы мгновенно растягиваются в ухмылке, раздвигаясь только для того, чтобы выпустить один из его знаменитых пафосных смешков. Лицо Гейла тут же становится красным от стыда. — Это не то, что я— — Ты грязный мальчишка, — прерывает Астарион, проговаривая слова нарочито медленно и выразительно. Почти каждое слово из его уст звучит непристойно, но это уже, ну, разврат. Гейл даже смотреть на него не может — чувствует, что лицо уже, должно быть, красное как яблоко. — Так, этого вполне достаточно, — удаётся ему произнести. — Тебе что, больше некого мучить? Когда он оборачивается назад, Астарион смотрит на него еще более сосредоточенным взглядом. — Ты разочарован? — спрашивает он так же медленно. — Что не сможешь разогреть палатку Тав сегодня вечером? Что только Шэдоухарт услышит звуки, которые она издает, когда— — Хватит! — командует Гейл, чувствуя, как жар поднимается в груди. — Я не такой, как ты! Это не, — он машет рукой в попытке отыскать нужное слово. — Безумная телесная похоть привлекает меня к ней. Наша связь настоящая. — Ага, конечно, — произносит Астарион, и в его голосе сквозят скука и неубеждённость. — Уверен, твой взгляд не задерживался на ней, когда она бродила вокруг в этой обтягивающе лагерной одежде. Когда можно было наблюдать каждый изгиб её груди, уж не говоря о полноте её чудесных бледных бёдер— Гейл поднимается, ослепленный гневом. — Чего конкретно ты пытаешься добиться? — спрашивает он быстро, желая поскорее заткнуть собеседника. — Значит, задерживался, — говорит Астарион, улыбаясь так, будто только что поймал добычу. — Скажи мне, — снова командует Гейл. Стоять над Астарионом чувствуется лучше, чем сидеть — как будто у Гейла появляется какая-то власть над ним. Весь разговор он чувствовал себя беспомощно, но сейчас, с разницей в целый рост между ними… Астарион отводит глаза, и на его лице отчетливо проступает унижение большее, чем Гейл когда-либо замечал — удивительно, что такой, как он, вообще мог почувствовать себя униженным. — Честно говоря, — произносит Астарион мягко. — Я отчаялся настолько, что собирался сделать тебе предложение. Теперь вижу, что это было ошибкой. — Предложение мне, — медленно повторяет Гейл, и кровь вдруг стынет в жилах. — Моя ошибка, — повторяет Астарион, упираясь взглядом в чужие глаза. Затем улыбается, обнажая свои отвратительные клыки. — Если только ты не станешь сговорчивее. Не станет — конечно, не станет! Делить постель с вампиром как минимум сомнительно и как максимум смертельно. Но это же Астарион. Астарион, который, похоже, действительно хочет этого — хочет Гейла — даже если очевидно, что это не приоритетный его выбор. Астарион, который совершенно точно питается отчаянной неудовлетворенностью Гейла, что особенно трудно игнорировать теперь, в контексте секса. И разве не Астарион непосредственно был занят в сфере удовольствий последние, сколько, столетия? Так что это точно не будет плохо… — Давай, тупи тут вечно, — подгоняет Астарион. — Моё бессмертие не имеет ничего общего с терпением. Гейл моргает, глядя на него. — Я думал, что не нравлюсь тебе. Астарион глядит на него в ответ. — Секс имеет мало отношения к симпатии, — протягивает он, а затем, после тишины в ответ, вздыхает. — Слушай, тебя… Можно терпеть. Иногда ты раздражаешь, но сам по себе не ужасен! Я могу придумать с десяток кандидатов для секса хуже. — Это должен быть комплимент? Астарион поднимается на ноги. Он немного ниже Гейла — и как только не замечал? Гейл думал, что тот выше — наверное, из-за чужого высокомерия. Неожиданно он ловит Гейла за подбородок, удерживая его большим и указательным пальцем так, что смотреть получается только в одно место: в его темные, хищные глаза. Потрясенный вздох застревает в горле. Астарион, забавляясь этим, прищуривается. — Я знаю, ты сделаешь правильный выбор, — произносит он так низко, что почти переходит на шёпот. — Буду в своей палатке, когда ты перестанешь притворяться, будто обдумываешь предложение. И затем отпускает, чтобы медленно уйти обратно к палатке, держась на ногах гораздо увереннее, чем мгновением раньше. Гейл рад, что тот не оглядывается, чтобы посмотреть на чужое выражение лица. *** — Это было быстрее, чем я думал. Астарион закидывает ноги на свою декоративную подставку, а руками придерживает голову, чтобы слегка возвышаться. Здесь даже меньше света, чем на улице, только пара свечек заливает пространство палатки тёмно-оранжевым. Впрочем, этого вполне достаточно, чтобы увидеть то, что заставляет рот Гейла мгновенно пересохнуть: торс Астариона обнажён. И мускулист. И разве что не светится; скорее всего из-за того, какой он бледный и гладкий, и Гейл жаждет провести руками по его коже, по мышцам плеч и живота. — Прости, — произносит он, быстро отводя взгляд, чувствуя, как лицо снова нагревается. — Каким бы непристойным ты не считал свой взгляд, он не сравнится с теми вещами, которые я собираюсь сделать с тобой сегодня, — холодно говорит Астарион, поднимаясь. Он закрывает палатку и мгновенно оказывается рядом с Гейлом. Гейл не помнит последний раз, когда целовал кого-то. Он чувствует себя неуклюжим и неопытным, но Астарион углубляет поцелуй так, будто не замечает — или будто ему всё равно. Его губы холодные и на вкус как красное вино. Заставляют Гейла желать его ближе, глубже. Их зубы сталкиваются с характерным щелчком, и Гейл вдруг вспоминает о чужих клыках, оказавшихся слишком близко к чувствительной коже губ и языка. — Ох, — произносит он, отстраняясь ровно настолько, чтобы между ними появилось хоть какое-то расстояние. — Пожалуйста, будь осторожнее. — Боишься, что я порежу тебя и напьюсь твоей крови? Я бы предпочёл без этого, — жадно шепчет Астарион в ответ. И они целуются вновь, на этот раз агрессивнее, и Астарион обвивает талию Гейла руками, чтобы притянуть его ближе. Гейл кладёт руки ему на плечи. Чувствует, как его собственное возбуждение разгорается изнутри, искрит по коже. Придаёт смелости. Он зарывается пальцами в чужие волосы, мягко массируя кожу головы. Астарион вздыхает в его рот, поднимая руки на чужую грудь только чтобы слегка оттолкнуть. — Это всё ужасно весело, — говорит он в образовавшееся пространство между ними. — И в будущем мы без сомнений изучим все чудеса предварительных ласк, но сейчас, боюсь, если я не получу тебя сию же секунду, то не переживу эту ночь. — Хах, — нервно выдыхает Гейл. — И под «получу тебя» ты имеешь ввиду… Астарион ухмыляется. — Трахну тебя, конечно. Руки Гейла падают вниз, когда Астарион отступает и двигается к другой части палатки, чтобы найти в сундуке бог-знает-что. — А. Боюсь, должен признать, я не настолько искушён в этих делах, так сказать— Астарион перестаёт копаться в сундуке, чтобы скептически посмотреть на него. — Ты девственник. — Не совсем, — быстро поправляет Гейл, кончики пальцев устремляются вверх. — Я просто никогда не был с, эм… — Мужчиной? Эльфом? Вампиром? Гейл грустно улыбается. — Точно. Астарион, к его чести, даже бровью не ведёт. — Ты отлично справишься, я уверен, — затем осматривает Гейла с ног до головы. — Хотя, должен заметить, для таких вещей одежду лучше снимать. Верно. Гейл отворачивается и тут же смущается своей глупости; не то чтобы Астарион не увидит его тело через пару секунд. Но что-то в том, чтобы раздеваться перед кем-то, ощущается крайне интимным. Хорошо, что вампир занят нахождением… Что бы он там ни искал. С тяжёлым вздохом Гейл снимает робы, аккуратно складывая их на пол рядом. Пальцы мягко проходятся по серьге, и на мгновенье он слегка сжимает её. Отвернись, Мистра. Или смотри на меня. В любом случае, я посвящаю это удовольствие тебе… Астарион низко свистит. Гейл поворачивается на звук. Находясь теперь ближе, он замечает, как взгляд Астариона скользит по всему его телу. Гейл напрягается. А Астарион, если и смущён, то мастерски не показывает этого, протягивая руку к Гейлу, как к призу: сначала проводит прохладными пальцами по чужому лицу, за ухом, затем вниз по шее и сквозь тёмные волосы на груди, следуя линиям татуировки. — Ты такой красивый, радость моя. — Не такой, как ты, — на автомате отвечает Гейл, и это правда. Годы, проведённые запертым в одиночестве за горой книг, гарантировали отсутствие мышц, подобных украшающим всё тело Астариона. — Хм-м, — тянет тот, вновь осматривая его, рука опускается ниже, мягко сжимая чужое бедро. — Я считаю, ты абсолютно прекрасен. Почти идеален. Другой рукой он показывает то, что, должно быть, и искал в сундуке: маленькую, не больше ладони, деревянную миску. — Не будешь так любезен? Гейл моргает, глядя на него, и чувствует себя абсолютно жалким, не понимая, что с собой делать. Возможно, если бы вся кровь поднялась обратно к голове, вместо того, чтобы стремиться вниз с первым же прикосновением Астариона… Тот поясняет тоном таким терпеливым, какой можно было бы использовать к ребёнку, если бы он не испытывал к ним отвращения: — Смазка, дорогой. Гейла корёжит от ласкового прозвища — без сомнений Астарион использовал его по отношению ко всем своим пассиям. — Ага, — произносит он, протягивая пальцы к миске и немного зачёрпывая. Блестящая маслянистая субстанция, ярко мерцающая даже в тускло освещённой палатке, почти растекается. — Конечно. Для, э— — Лубрикации, — заканчивает Астарион, встречаясь с ним взглядом. — Сначала на мои пальцы, чтобы растянуть тебя, потом на мой член. Лицо Гейла, должно быть, принимает забавное выражение, потому что Астарион не сдерживает смешок. — Не то, чего ты ожидал? Нет, это было именно то, чего он ожидал. То, что он знал, на самом деле, из того, что уже читал о взаимодействии двух мужчин. Одна книга, в частности, содержала довольно большую коллекцию иллюстраций. Он был неимоверно увлечён ими, хоть и считал тогда свой интерес сугубо академическим… Теперь он готов признать, что в этом любопытстве было что-то ещё, тянущее низ живота — дремлющее возбуждение, которое пробуждалось тем больше, чем ближе он был к Астариону. Так что, нет, он не удивлён тем, о чём Астарион говорит. Он удивлён самим фактом, что это происходит. — На спину, — произносит Астарион и кивает на бельё Гейла. — И нам стоит это снять, не думаешь? Под его чутким взглядом Гейл делает то, что ему и сказали — ложится на чужой спальный мешок и стягивает трусы. Астарион раздвигает его бёдра ногой и довольно усаживается на подготовленное для него им же самим место. Затем, неожиданно, как всё, что он делает, обхватывает чужой член рукой и резко проводит по всей длине вверх-вниз. — Ах! — вскрикивает Гейл, потому что его рука холодная. Это не плохо, просто неожиданно, и он теряется между инстинктивным желанием отстраниться и жаждой придвинуться ближе, чтобы Астарион прикоснулся к нему ещё раз, чтобы рука вновь сжала его. — Хороший мальчик, — мурчит Астарион, и Гейл чувствует, как член дёргается в чужой руке, отчего-то возбуждаясь ещё сильнее. — Твоё тело чудесно реагирует на моё. Гейл откидывается назад, упираясь головой в пол, одновременно молясь, чтобы это продолжалось вечно и чтобы закончилось прямо сейчас — он не уверен, как долго сможет терпеть смущение от того, как сильно ему всё это нравится. Ему удаётся приподняться ровно настолько, чтобы увидеть, как Астарион постукивает покрытыми маслом пальцами по краю миски, стряхивая лишнее. — Тебе нужно расслабиться, любовь моя, — мягко говорит он, и до Гейла вдруг доходит, насколько напряженным стало его тело в попытке ухватить все волны электрического удовольствия, которое он испытывал. Рука с члена перемещается на бедро, массируя успокаивающе, рисуя круги по коже рядом с костью. Чужие глаза наполнены пониманием, а не разочарованием, и это подкупает. — Дыши. И Гейл вдыхает. Как только лёгкие наполняются кислородом, не остаётся времени просить Астариона подождать — тот уже опускает руку вниз, скользя пальцем внутрь. Звук, который Гейл издаёт, будто выбит из легких, где-то между удивлением и не-совсем удовольствием. — Хорошо? — спрашивает Астарион, двигая пальцем вперёд-назад с дразняще медленной скоростью. Чужая рука должна быть целиком испачкана маслом — Гейл чувствует, как часть стекает вниз по бёдрам. Хотя, возможно, ему просто кажется. — Я… Думаю, да, — выдыхает он, поскольку не может точно определить. Как-то странно, и хоть мысль о чужом пальце в нём, несомненно, возбуждает, но само ощущение— И затем, всё сразу, будто его прошибает молния, горячее белое удовольствие поднимается по спине от места, где Астарион его касается. Позвоночник неосознанно выгибается над землёй, а пальцы ног поджимаются. — Боги, — получается произнести через мгновение. — Что это было? Астарион поощрительно хихикает. — Хотел бы я, чтобы ты слышал звуки, которые только что издавал, — продолжает двигаться он, и Гейлу даже не надо смотреть, чтобы знать, что он улыбается — нет, ухмыляется. — И Тифлинги тоже. Вся Изумрудная роща беспомощно представляет, как ты получаешь удовольствие. Ты такой красивый, Гейл, тебе нужно себя видеть. — Пожалуйста, — всхлипывает Гейл, сам не понимая, о чём просит. Всё, что он знает — как его возбуждение растёт с каждой секундой, как он испытывает слишком много, и в тот же момент недостаточно. Астарион же знает, что с ним делать, и награждает его мольбы ещё одним смазанным пальцем. Тогда возникает новое чувство — наполненности, ощущение растянутости вокруг чужих пальцев. — Ты будто был создан, чтобы принимать их, — низко шепчет Астарион. — Такой узкий, такой горячий, только для меня. Гейл зажмуривает глаза, заставляя себя дышать глубже, пока Астарион продолжает растрахивать его пальцами, иногда разводя их в стороны, чтобы проверить чужую готовность. Не похоже ни на что из того, что Гейл испытывал раньше. Даже ночи с Мистрой, объединенные разумом, телом и душой одновременно, так не ощущались. Просто мирское, просто телесное, просто поглощающее со всех сторон. Астарион играет на нём, как на скрипке, полностью контролируя — снова и снова надавливая на ту точку внутри него, что заставляет вздрагивать от удовольствия. — Астарион, — молит Гейл то ли о перерыве, то ли о продолжении. — Будь нежен. — С удовольствием, — отвечает тот, убирая руки и выбивая из груди Гейла стон. — Я с тобой ещё не закончил. А, да, думает Гейл, наблюдая за тем, как Астарион стягивает штаны вниз ровно настолько, чтобы освободить свой собственный член. И тот просто восхитительный, такой же бледный, как и весь Астарион, и только головка под взглядом наливается розово-красным. Неожиданно рот наполняется слюной. Может, в следующий раз получится попробовать его на вкус. Астарион окунает кончики пальцев в смазку и обильно смазывает себя плавным отработанным движением, после чего проводит по члену ещё пару раз. Затем он раздвигает чужие ноги — колени врозь, икры прижимаются к нему по бокам — и целиком устраивается над Гейлом, опираясь ладонями рядом с чужой головой, чтобы придерживать себя на весу. Обзор Гейла становится меньше из этой новой позиции. В основном он видит только лицо Астариона, занимающее всё свободное место перед глазами. Зрачки его расширены, и Гейл успокаивается, понимая, что тот тоже сильно возбуждён. Астарион на мгновение вытаскивает язык между клыками, сосредотачиваясь, чтобы посмотреть вниз, обхватить себя рукой и без предупреждения толкнуться в Гейла. — Агх! — вскрикивает тот, снова запрокидывая голову — на этот раз так внезапно, что череп раскалывается от удара. Впрочем, эта боль заземляет достаточно, чтобы сделать глубокий вдох и привыкнуть к ощущению заполненности. Ощущений так много, что это почти сводит с ума — не боль, но давление, быть окружённым Астарионом везде, и внутри тоже, где самые интимные части их соединяются вместе. — Ох, — выдыхает Астарион, опускаясь на локти, ближе к Гейлу. — Боги, ты нечто. Уверен, что тебя никогда— — Нет, — слабо выдавливает Гейл. — Только ты. — Наверное, поэтому ты такой чертовски узкий, — произносит тот и начинает медленно двигаться, аккуратно двигая бёдрами. И это ощущается прекрасно. Гейл низко стонет, вновь не способный удержать звуки, срывающиеся с губ. Астарион перехватывает его руки и прижимает их к земле за головой с силой, которую Гейл при всём желании не смог бы побороть. Он использует новое преимущество, чтобы трахать Гейла быстрее, и влажные, мокрые звуки от соприкосновения тел громко отдаются в ушах уверенным ритмом. — Хорошо? — спрашивает Астарион сбитым тоном. — Ты так прекрасно справляешься, любовь моя. — Хорошо, — повторяет Гейл, остальные слова в голове превращаются в пыль — все, кроме Астарион и больше и да и трахни меня. Их он и бормочет сейчас — все сразу, повторяясь, и Астарион ухмыляется. — Да ладно, маг, обычно тебе есть, что сказать. — Сейчас не чувствую— он вздыхает на очередном особенно сильном шлепке, замечая, как расцветает лицо Астариона в ликовании. — Ах. Себя… Особенно разговорчивым. — Тогда ничего не говори, — шепчет Астарион, и Гейл хочет схватить его и сжать, но руки по-прежнему остаются прижатыми к земле. Вместо этого он спрашивает: — А тебе? Хорошо? Если бы он не следил за эмоциями Астариона так внимательно, мог бы и пропустить, как его глаза слегка распахиваются от удивления, затем закрываясь обратно, успокаиваясь, возвращаясь к своему обычному ехидному выражению. — Конечно, дорогой, ты замечательный. Будто твое чудесное тело было сделано специально для меня. Клише, лениво думает Гейл, надо будет как-нибудь научить его настоящей поэзии… И затем, будто для того, чтобы отвлечь его, Астарион задаёт новый ритм, более медленный, но жёсткий, и его бёдра агрессивно ударяются о бёдра Гейла, подбрасывая того каждым движением. Я сейчас умру, думает Гейл, и неожиданно и резко где-то внизу живота нарастает удовольствие. Меня до смерти затрахает вампир, и я буду наслаждаться каждой секундой. Астарион зарывается лицом в пространство между чужой шеей и плечом, тяжело дыша, останавливаясь только для того, чтобы провести носом по серьге. О, Мистра… Затем он целует его плечо, проводя языком по коже, и протягивает зубы к— — Не смей… — начинает Гейл дрожащим голосом. — Я помню, — рычат — рычат! — на него в ответ. — Астарион, — обессилено стонет Гейл, и тот отпускает одну руку, чтобы обхватить чужой член, проводя один раз рукой и заставляя мгновенно кончить, пачкая Астариона и собственный живот. Когда это происходит, Гейл не издаёт ни звука, только хватает ртом воздух, который всё это время забывал вдохнуть. Астарион рычит, толкаясь ещё несколько раз, прежде чем кончить в Гейла, пока ноги дрожат от напряжения, которое требуется, чтобы сохранять вертикальное положение. Он обессиленно опускается вниз, и они лежат так некоторое время — для Гейла это ощущается вечностью, но в реальности, скорее всего, прошли лишь секунды — прежде чем Астарион выходит, и они оба вздрагивают от ощущений. Гейл не думает, что сможет сесть без того, чтобы вырубиться, поэтому просто лежит, рассматривая потолок чужой палатки. Астарион некоторое время сидит в задумчивости, пытаясь отдышаться. Затем тянется к своим вещам, подхватывает какую-то тряпку и бесцеремонно швыряет её в Гейла. — Романтично, — тянет тот, голос трещит о слово. Он вытирает живот, шипя от случайного прикосновения к чувствительному после оргазма члену. Затем думает, как бы лучше— — Просто сядь, — говорит Астарион, будто читая его мысли. — Гравитация сделает своё дело. — А, — так он и делает, и, боги, какое странное чувство. Точно не то, которое захочется повторять в ближайшее время, в отличие от остального. Астарион кивает, затем встаёт, быстро натягивает штаны и застёгивает ремень. Гейл наблюдает за ним с интересом. Он кажется… Каким-то отстраненным, оглядывает палатку так, будто чувствует себя некомфортно, мгновение после того, как выглядел абсолютно счастливым. Очарованным Гейлом. — Что ж, — произносит Астарион, сцепляя руки и выглядя удивительно обеспокоенно. — Это было прекрасно, правда. — Да, — осторожно соглашается Гейл. — Я пойду прогуляюсь, чтобы проветрить голову, — говорит он, почти не глядя на Гейла. — Полагаю, ты вернёшься в свою палатку к тому моменту, как я приду обратно? Рот Гейла открывается, затем закрывается. Такое разительное отличие в поведении Астариона напрочь сбивает его с толку. — Эм, конечно? — Чудно, — просто говорит Астарион, и ныряет за полог палатки с быстротой, какую использовал ранее, чтобы вскрыть сознание Гейла своими ловкими пальцами. Гейл вслушивается в треск земли под чужими ногами, пока тот не сливается с ночной тишиной, и чувствует себя абсолютно и беспросветно тупым.