Будущее и Прошлое

       Он видит со стороны, как мальчишки грубо отталкивают его в сторону и несутся вместе с мячом дальше. Валера молчит и уходит с поля на трибуны, а он продолжает стоять.        Лёва смотрит внимательно и видит себя маленького, что машет рукой и идёт в сторону леса, поджав губы. Он прекрасно помнит: ему тогда было очень обидно и хотелось врезать тупому Вене. Нет. Всем мальчишкам. Наорать, показать, что он бывает страшен в гневе, чтобы его боялись, слушались и уважали. Только Лёва, ещё будучи ребёнком, прекрасно понимал, что это не выход. Затевать драку глупо, да и он не из тех, кто готов доказывать всё кулаками. Хлопов порядочный. И, видимо, ищет лёгкие пути.        Взрослый Лёва наблюдает за тем, как он маленький соглашается на предложение Серпа. А дальше уже знакомые чувства, хоть сейчас его и не кусают: боль, тошнота, потеря сознания. Всё это происходит снова, повторяется, и Хлопов чувствует на губах металлический привкус, когда видит себя, склонившегося над одним из спящих мальчишек и пьющего кровь.        Он смотрит на себя маленького, и сердце бьётся в груди то ли от непонятной тоски, то ли от негодования. Нельзя же так. Только мелкий Лёва думает иначе — для него важна игра в конце смены, в то время как уже взрослый Хлопов плюёт на неё с высокой колокольни. Эка важность. У него бы настоящих матчей было бы много, не променяй он целую жизнь на какое-то желание. К тому же, он читает много, следовательно можно было воодушевить товарищей с помощью ораторских способностей. Способов много — можно было по-другому!        — И ты это знаешь! — Кричит он мальчишке. Тот оборачивается, удивлённо смотрит, и Лёва хмурится так, чтобы он маленький точно запомнил этот суровый взгляд, а затем проваливается в темноту. Но ненадолго.        Лёва снова видит себя мелкого. Счастливого, радостного, носящегося по полю. Только это мимолётное чувство. Хлопов замечает сидящих на трибунах Игоря с Валеркой, что бурно обсуждают что-то, и подходит ближе, но они не обращают на него никакого внимания. Как всегда.        Валерка — такой интересный парниша. Лёва искренне хотел с ним дружить. Может быть, что-то и получилось бы, если бы он не стал вампиром. Тогда бы Лагунов не шарахался от него по всем углам, не спал на улице и не плевался желчными упрёками в его адрес. С другой стороны, у Хлопова-вампира была возможность защищать Валерку от других пиявцев. Например, от того же Бекли. Пожалуй, это единственное, что делает и маленького, и взрослого Лёву счастливым.        Хлопов поворачивается лицом к полю и опять видит себя, что смотрит на Валеру гипнотизирующим взглядом. Всё надеется, что тот присоединится к их спортивному коллективу.        — Ты обещал его не трогать, — напоминает Лёва, складывая руки за спиной. Мальчик глядит на него пристально. Другие не замечают этого молчаливого диалога — пацаны носятся по полю, Валера с Игорем погружены в свои планы. И вообще, этот мир существует лишь для них двоих. — У друзей кровь не пьют, помнишь?        — А у кого тогда? — В маленьком вампире язвы больше, чем в ком-либо другом, и Лёве от этого не по себе. Его охватывает такое раздражение, что руки сами собой сжимаются в кулаки. Разумеется, бить самого себя он не будет. Этим он ничего и никому не докажет. Однако мелкий явно нуждается в воспитательной беседе.        — Дурак ты, — качает головой взрослый Лёва и уходит в сторону леса, чувствуя на себе чужой взгляд.        Ночь опускается на лагерь очень быстро, буквально за секунду. Здесь, во сне, время идёт иначе, у него свои законы.        Лёва заходит в палату. Видит себя маленького, сидящего около «домика» и говорящего с Валеркой, и щёки начинает щипать, стоит вспомнить о тех страшных ожогах от святой воды. Хлопов снова чувствует обиду и горечь после страшного предательства. Но Валерку он всё равно не ненавидит. Это мелкий сейчас обижается, но взрослый знает: простит на следующее же утро, а потом и вовсе забудет. «Будет бегать хвостиком», — мысленно усмехается он.        Лёва идёт по лесу. Его что-то невидимое усердно тянет вперёд, и ноги сами собой шагают по хрустящей опавшей листве. Тут темно, туман подкрадывается со всех сторон, а единственным ориентиром служат звёзды с огромный яркой луной, способной прогнать тьму и страх. Хлопов не боится, однако чувствует чужую отрицательную энергию.        Лёва останавливается. Замирает на месте, когда выходит на просторную поляну, на противоположной стороне которой стоит ребёнок. Пионер в окровавленной рубашке, если быть точнее. Хлопов знает: это он сам. Тот самый маленький футболист, обычный советский школьник, который больше всего на свете хотел играть в футбол. Что ж. Поиграл.        Мальчик поворачивается к нему с застывшим на лице ужасом. Он тяжело дышит, а на глазах его наворачиваются слёзы. Лёва поджимает губы — понимает его, как никто другой. Мелкий шмыгает и утирает нос белым рукавом, на котором остаются красные разводы.        — Я так больше не могу, — рвано выдыхает он. Хлопов согласен с ним. Эта жажда ужасна, неутолима. Она мерзкая, однако от неё зависит вся твоя жизнь. Ты пьёшь человека, и тебе хорошо, а потом смотришь на своё отражение в зеркале и понять не можешь, ты ли это. Радуешься и страдаешь одновременно. Ещё наперёд знаешь, что в один самый обычный день умрёшь. А перед этим год питаешься кровью знакомых, друзей, близких. Ужасно. Слишком ужасно.        Маленький Лёва плачет. Он устал. Он хочет жить, как все нормальные люди. Ему страшно. Он соврал, ответив тогда на Валеркин вопрос «а ты умирать не боишься?» известным всем стихотворением. Ещё как боится. Первая смерть была отвратительна, мучительна. Но она была клинической. Вторая же будет настоящий и уже навсегда. А этого он не хочет.        Хлопов-взрослый смотрит, и сердце в его груди замирает. Быть бывшим вампиром тяжело, а настоящим ещё тяжелее. Тринадцать пиявцев — это стая. Обычно друг за друга горой, а порой бывает и так, что дело доходит до драки. Лёва считает, скорее знает, что его ненавидели все. Пассивно, но ненавидели. Даже главный считал его каким-то неправильным, опасным. Хлопов редко кого слушал, защищал Валерку и часто являлся зачинщиком споров с товарищами. Помнится, Бекле он не нравился только потому, что был «главным». Укусили первым — значит самый крутой.        Лёва садится на корточки и раскрывает руки. У него из-за пояса выглядывает нож, в карманах куртки находятся пузырьки со святой водой, на шее висит освященный крест, однако мелкого это не смущает. Он бежит ему навстречу и оказывается заключённым в крепкие объятия. Мальчик плачет, сжимая руками чужую куртку на спине, и говорит что-то про то, как перед всеми виноват, как устал от вампиризма, как хочет вернуться домой и забыть про всё это, как про страшный сон. Он всего лишь хотел завести друзей и единомышленников, но в итоге превратил смену в ночной кошмар. Сам. Своими руками.        Взрослый Лёва успокаивающе хлопает мелкого по спине, ласково гладит по голове, электризуя аккуратно уложенные волосы, и в очередной раз думает, что всё могло быть иначе.

***

       — А ты всё ещё играешь в футбол?        — Нет.        — Ну хотя бы в одном серьёзном матче принимал участие?        — Да?.. Было дело… За честь двора.        — Это не серьёзно, — качает головой мальчик.        — Зато я охочусь на вампиров, — хвастается парень. Мелкий улыбается и уже с неподдельным восторгом смотрит на него.        — Я тоже так буду?        — Посмотрим… — Лёва устремляет взор на восход огромного солнца. Небо окрашивается в огненно-рыжий, которому уступает синева ночи. Маленький Лёва, стоящий рядом с ним, поправляет красный галстук.        Хлопов просыпается на старом диване в их с Валентином Сергеевичем подземном логове. На часах шесть утра, но спать ему больше не хочется. Он садится, чувствуя себя бодрым и полным сил, готовым к новым свершениям.        Лёва тянется к сумке в надежде найти книгу, которую взял вчера с собой из библиотеки, но вместо неё достаёт оттуда красный галстук. Какое-то время он изучающе смотрит на него, а затем аккуратно складывает, убирая под подушку. Быть может, алая ткань станет проводником в мир грёз и в следующую ночь. Он столько всего не сказал мелкому…