Больше, чем всё

      Смятение. Вот что чувствовал виновник затянутого тучами неба. Его глаза скользили по узорчатым шпилям домов, задерживались на случайных прохожих, но не фокусировались на чем-то конкретном: все мысли были заняты лишь одним. Одной. Той, что упрямо продолжала повторять "всё в порядке", хотя прекрасно знала о тонкости восприятия чужих чувств драконом. Нёвиллет не читал мысли, всё ещё осваивал умение распознавать хитросплетения эмоций, но ведь тонко ощущал каждое живое существо. А уж тем более ту единственную, с которой делил венец вечности.       Она бы рассказала? Глупый вопрос вертелся на языке битый час, по истечению которого небо потеряло свои яркие краски с той же скоростью, с которой растаяла незыблимая уверенность. Уверенность в том, что каждый её страх будет озвучен, каждый всхлип — приглушён судейским плащом, каждый осколок — нежно изъят из божественной души. Их отношения много больше, чем фарс-водевиль в стенах театра "Эпиклез", хотя бы потому что в проклятии долгожителей они идут рука об руку. Лишь её смеющиеся глаза неизменно поймают его взор спустя десять, двадцать, сто лет. Она бы рассказала. К чему терзать саму себя, зачем топить страдание в глубинах зрачков, как можно принимать новый шрам на и без того израненное сердце? Она бы рассказала! Нёвиллет всегда рядом, непоколебимый перед лицом любой опасности, её вечный спутник, рыцарь, если хотите. В его объятиях можно спрятать от мира любой самый сокровенный секрет, тёмную тайну, возмутительную сплетню, оставить там же жадный поцелуй и озорной блеск глаз. Она бы рассказала?       Пальцы неосознанно пробежали по цветному витражу, изображавшему Фонтейн. Город, который они вместе укрывали от невзгод уже более пары веков. И в нём же искали собственные ответы, обретя убежище сердец друг в друге.       — Фурина, — прошептал Нёвиллет на выдохе причину стука лёгкой мороси по стеклу.       В голове против воли проносился их недавний разговор, в котором она, нервно теребя край собственной ночной рубашки, просила его поспать раздельно некоторое время. Как подобает любому месье, Нёвиллет уважал личные границы своей дамы, но сердце резала не её просьба. Промёрзлая рука сомнения настойчиво стискивала нутро, умом и чувствами дракон давно уже понял, что произошло нечто непоправимое.       Он задавал своей богине снова и снова простой вопрос, на который каждый раз получал одинаково неоднозначный ответ, мол, всё в порядке, не стоит беспокоиться. А внутри буря бушевала не от волнений, от бессилия. Видеть, как мучилась Фурина, было стократ тяжелее её вранья. Исчезла их маленькая традиция пить чай перед заседанием суда, неизменные полупрозрачные пеньюары госпожи сменились плотными закрытыми ночными рубашками, шорохи и резкие звуки вызывали у богини крупную дрожь по всему телу, а любое упоминание Фатуи, уж тем паче Слуги, — напускную помпезность. Нёвиллет чувствовал чужую боль, но никак не мог помочь, даже при условии, что она отдавалась и в его собственном сердце.       Что-то случилось. Сомнений давно уже не было, остались лишь вопросы к самому себе. Может ли Верховный Судья, символ справедливости Фонтейна, по праву носить этот титул, если предотвратить неизвестное, и наверняка противозаконное, деяние в отношении своей богини он не смог? Ревностно защищать идеалы, но не сберечь самый главный из них — своего архонта?       Мысли окружили Нёвиллета, словно стая волков посреди леса в холодное зимнее полнолуние. Кидались они на него точно так же: методично, болезненно, оставляя рваные раны, каждая по очереди и не давая передышки. Сердце, отданное на растерзание собственным предположениям, билось яростно, но каждая из нападок оставляла ядовитую горечь, которая сиюминутно сходила на землю проливным дождём.       Ведомый скорее сердцем, чем трезвым рассудком, он переступил порог собственного кабинета. Точно знал: она не спала. Слушала стук капель по стеклу и в этом умиротворяющем звуке не могла найти собственное спокойствие. Почти наверняка забилась в самый уголок огромной кровати с балдахином, отчаянно натягивая одеяло на макушку. Горькая улыбка тронула губы юдекса. Он находил очарование в каждой мелочи, присущей его госпоже, но терпеть не мог быть настолько далеко. Не телом, душой. Быть так далеко, что не суметь подхватить слезы собирающиеся в уголках глаз и отнять их навсегда. Ему, Нёвиллету, обыденно топить внутри сожаления и он готов расплачиваться за двоих, если это будет означать её улыбку.       Лёгкий стук костяшек по дубовой двери раздался непривычно громко, быть может, дело было в увлечённости мужчины собственными мыслями.       Темнота обнимала его силуэт, а ночная прохлада ласкала кожу. Судя по всему, Фурина оставила окно открытым, впустила в комнату отголоски той самой тяжести в груди дракона.       Она единственная никогда не говорила, что дождь неправилен. Смело подставляла лицо под капли и улыбалась:       — Любые твои чувства справедливы, говорю тебе как архонтка Справедливости, милый...       Затем её губки смешно надулись, пробуя на вкус настоящее имя дракона. Лишь ей одной под силу связать мужчину этим заветным словом, потому она использовала его для особо значимых вещей. Заворожённый, Нёвиллет следил за тем, как дождь оставлял свои росчерки на тонкой коже Фурины, захватывая и унося с собой отголоски его имени.       — Даже если ты станешь одной из причин исполнения пророчества, — богиня улыбнулась, — никогда не думай, что тебе нельзя чувствовать.       И он не думал. Старался. А лишь только начинал винить себя, на ум приходили её слова.       Нёвиллет уловил за дверью робкое шлёпанье босых ног по полу. Точно не спала, но отчего-то приличное время выжидала прежде, чем подойти.       — Фурина, — тихо позвал, ни на что не рассчитывая, желая просто знать, что она там. — Я рядом.       Дверь скрипнула. В образовавшейся щели он разглядел очертания маленькой фигурки в мешковатом нечто. Сердце сжалось: это та самая девушка, обожающая ловить завороженный взгляд узких зрачков на своём силуэте в услужливом свете луны. Его богиня, прячущая лицо, только бы он не заметил уже истёртую слезами кожу в уголках глаз.       — Я не войду. Лишь если ты попросишь, — прошептал мужчина и повернулся спиной, не вынуждая леди прятаться от его взора. — Хочу просто слышать твоё дыхание. Мне будет достаточно позволения сидеть за дверью.       Нёвиллет уловил рваный вздох при его просьбе. Едва ли она могла ожидать такой настойчивости.       — Да. Да, пожалуйста, — Фурина неожиданно отступила на достаточное расстояние, чтобы позволить ночному гостю войти. — Прости, только... не близко.       Мужчина терпеливо выждал, пока госпожа снова не устроилась на мягких подушках, лишь после этого переступил порог, мягко закрыл за собой деревянную дверь.       — Дождь, кажется, уже не такой сильный, — глухо доносится из глубины комнаты. — Неужели дело во мне?       — Во мне, — тихо поправил Нёвиллет.       — Почему ты так горько плачешь, мой дракон?       — Эти чувства невнятны, основаны на домыслах и сводятся к тому, что единственное дорогое мне существо не нашло мою защиту в момент, когда нуждалось в ней больше всего на свете.       Фурина не ответила. В воцарившейся тишине слышна была лишь шелестящая на ветру занавеска. По изменившемуся ритму дыхания девушки Нёвиллет понял, что слёзы уже застлали обожаемые разноцветные глаза.       Она способна была почувствовать колебания гидро стихии, потому дракон направил в капли дождя, которые бессовестно проникали в комнату, всё тепло своей души, разливавшееся по телу при звуке её имени. Тем самым обозначил своё присутствие, как делал не раз в моменты божественной грусти. Скрыл их от всего мира за стеной дождя. Так далеко физически, но так близко душой.       Фурина робко показалась в кругу несметных подушек. Измотанная собственной тяжестью в груди, пристыженная его переживаниями, но с благодарным блеском в глазах.       — Я бы, — она с трудом сохранила твёрдость голоса, — я бы хотела взять тебя за руку. Пожалуйста.       Он не отказал. Помня о самой первой её просьбе, почтительно выдержал дистанцию: сел на мягкий ковёр у её кровати, протянув ладонь своей богине. Маленькие пальчики моментально обхватили её, словно оплот последней надежды, но мужчина не шелохнулся. Не смел тронуть пока Фурина не будет полностью готова к прикосновениям.       В воцарившемся доверительном молчании дыхание архонтки стало выравниваться. Казалось, слова для них нечто абсолютно не обязательное. Их связь была больше, чем плоть, больше, чем отголоски времен, больше, чем стихия. Больше, чем всё.       Она обрела долгожданный сон, когда дождь за окнами совсем стих. Всё ещё сжимая его руку, ведомая сквозь сновидения ласковым драконьим взглядом.