Горетябрь

      — Йоко, стой!       Ржавая стальная сетка звякнула, а затем протяжно и истошно скрипнула. Одна нога, другая. Веерный взмах укороченной школьной юбки.       — Йоко, не надо… Давай не пойдём туда…       Она хныкала, пока перелезала через забор: никогда не могла угнаться за подругой, недаром заслужив славу мямли и размазни.       На Токио спустился вечер. Закат за домами догорал лепестками вываренного каркаде. С детской площадки, оставленной за спиной, доносилось стенание пустых качелей.       Юми кое-как одолела преграду и спрыгнула на землю, не удержав равновесия и повалившись ничком. Пока она отряхивала разбитые коленки и с досадой стирала следы грязи с кровенящихся ссадин, Йоко успела забраться на второй этаж недостроенной заброшки и теперь маячила в чёрной прорехе балконной двери.       Каркас бетонного короба посреди угасающего неба казался одновременно мрачным и тоскливым зрелищем.       — Йоко, слезь…       Её шёпот даже не долетел до ушей подруги. Щелкнула вспышка, и через секунду у Юми пиликнул мессенджер, оповещая о новом сообщении.       Селфи на фоне серого камня. Йоко показывала ей язык.       «Лучше уйдём отсюда, — быстро набрала Юми. — Это место наверняка охраняется».       В ответ ей прилетело ещё несколько селфи из тёмных комнат и переходов.

🕸 💀 🕸

      — Ладно, давай назад, — Йоко подтянула сползшие чулки повыше и принялась болтать ногами в воздухе. Потом и вовсе спрыгнула с несущей конструкции перил недостроенного крыльца. — Всё равно скучно. С тобой везде скучно.       Юми по привычке принялась перед ней торопливо оправдываться и извиняться задавленным шёпотом.       — Прекрати! Выглядишь, как щенок, наливший под себя лужу.       Она неожиданно сфотографировала её и принялась что-то быстро набирать в смартфоне. Через мгновение Юми снова пришло оповещение. Открыв мессенджер, она с ужасом обнаружила, что Йоко бросила её фотографию в общий чат с припиской:       «Юми обделалась на заброшке».       Комментарии посыпались лавиной.       «Так и подумал бы».       «Зачем ты берёшь её с собой?».       «А кого ещё брать? Вы же со мной не ходите».       «Там грязно, я не полезу в грязь. Пошли лучше в караоке сегодня».       Телефон пиликал без умолку, и каждый новый звук лишь сильнее сводил Юми с ума и заставлял заливаться краской.       Вдруг из-за спины донёсся шорох цементной крошки. Юми взвизгнула, а Йоко с руганью отшатнулась.       На крыльце стояла молодая женщина в медицинской маске.       Юми отчего-то прошиб холодный пот.       — Йоко, давай скорее уйдём! Пожалуйста… — в очередной раз бессильно взмолилась она, хватая подругу за локоть и по нечаянности её ущипнув.       Йоко с шипением высвободила руку и раздраженно отпихнула Юми.       — Вот же трусиха… Не удивлюсь, если ты и правда под себя налила. Эй! Вы кто? Тоже любите такие места?       Женщина медленно спускалась к ним, не говоря ни слова, и у Йоко по коже пробежали мерзлые мурашки. Но она уже успела осмеять подругу и не могла теперь показать перед ней собственную слабость. Нервно кусая губы и щуря в сгущающихся сумерках глаза из-под густой топорщащейся чёлки, она терпеливо ждала, когда незнакомка приблизится.       Женщина двигалась, будто сквозь кислый туман, и с каждым ее шагом темнота всё сильнее наливалась гематитовой синевой застарелого кровоподтёка.       Её пальцы подцепили край медицинской маски и потянули книзу. Сбоку что-то звякнуло, и Юми, коротко ахнув, увидела большие закройные ножницы, зажатые у незнакомки в другой руке.       Порыв сбежать угас под столбняком, охватившим и сковавшим конечности.       Маска сползала с фарфорового лица, и что-то было в нём не так. Это «что-то» показалось яркими мазками, словно бы женщина размазала карнавальную помаду по щекам. Уголки рта начинались слишком высоко, гротескным оскалом от самых скул.       — Я в полицию звоню! — хорохорясь, с угрозой предупредила Йоко, но в голосе её дрожал белыми тряпицами ужас. — В поли… цию…       Она даже путала слова. Зубы её щелкали, пустившись в нервный пляс.       Женщина растянула в улыбке рот: надрезанный с обоих краёв и широкий, как у Домо-куна, что болтался на зеркальце в машине отца Юми.       Юми смотрела, точно завороженная, как раскрывается этот распоротый рот, как шевелятся ошмётки плоти с его краёв.       — Я красивая?       Голос её скрипел, как ржавая сетка ограды.       Не выдержав, Йоко заорала — так громко, что где-то с крыши вспорхнули воро́ны. По ногам её потекло, запахло тёплым аммиаком.       — Психопатка… Полоумная… Отстань… Отстань от меня! Отстань, больная уродина! — запричитала она, спотыкаясь, падая и снова вскакивая. Должно быть, ей казалось, что она бежит, но Юми, ни живая ни мёртвая, в отчаянии смотрела, как Йоко бьется в луже собственной мочи, бестолково молотя руками и дрыгая ногами.       Женщина склонилась и ухватила её за волосы. С нечеловеческой силой сомкнулись края ножниц, и Йоко резко затихла. Голова ее легла отдельно от тела, волосы вуалью разметались в пыли. К запаху аммиака прибавился тонкий железный привкус крови, а по земле в кромешной мгле растеклась густая слюдяная лужа.       — Я красивая?       Юми знала, точно знала, что нужно сказать. Она ведь и без того привыкла всегда всем поддакивать и ни в чëм не перечить: родителям, подруге, школьным товарищам, учителям…       — Да, — захлебываясь слезами, на грани обморока быстро промямлила она. — Да, ты красивая. Ты очень-очень красивая!..       Женщина улыбнулась ещё шире, будто хваля её за ответ, и потрепала кончиками холодных пальцев за щеку возле самого уголка рта.       Пальцы сомкнулись чуть сильнее, оттягивая кожу.       Дважды щелкнули ножницы, наводя злополучную «красоту».