Этюды для клавесина

— Я ни в чём его не обвиняю. Я просто спрашиваю, где он был. — Это не то, о чём ты спрашивал. Говорят, как с гуся вода. И ошибаются. Джек захлопнул дверь машины с такой силой, что на мгновение даже подумал, что сломал её. Это подарило три секунды передышки. Три секунды — большего и не надо. Для человека его статуса и возможностей три секунды более чем достаточно, чтобы взять себя в руки. И… — Блядь! — рявкнул Джек Кроуфорд, ударив по рулю обеими руками так, что едва не выбил указательный палец на правой. Завтраки, обеды и ужины. Завтраки казались интимнее, и не потому, что завтрак — это начало дня, а потому, что есть некоторая уязвимость в утренних часах. Когда ты ещё не до конца проснулся, даже если уже затянут в костюм и поправляешь узел галстука перед тем, как сделать глоток восхитительного кофе. Джек спал мало, работал много, и ел он тоже — много. Но Ганнибал никогда не казался сонным за завтраком. Его в принципе не получалось представить спящим, даже если попытаться. — Вы меня балуете, доктор Лектер. — Я не думаю, что вам это повредит, Джек, — улыбка Ганнибала начиналась вокруг его глаз, когда морщинки, словно лучи солнца, разбегались от уголков к скулам. И только потом приподнимались уголки губ. Бекон почти прозрачный, как лучшее кружево, и в меру поджарен. Ганнибал всегда выглядел собранным и готовым в любой момент позировать для обложки глянцевого журнала. Когда Джек позволял себе на порцию виски больше, чем обычно, то пытался придумать название этого журнала. Почему-то в голову упорно стучалась глупость вроде «Завидный холостяк», и он даже какое-то время раздумывал о том, чтобы поделиться с доктором этой мыслью, но, в конце концов, отказался от идеи. Он был уверен, что доктор сумеет оценить шутку, но не был уверен в том, что тот не пошутит в ответ — а что-то подсказывало Джеку, что ему не хотелось бы попасть на язык к доктору Лектеру. Или на зубок. — У него пистолет, Джек! Алана потом уже спросила, как он вообще понял, что Ганнибал крикнул, едва ворочая языком. Джек только пожал плечами — он понял бы, даже обратись к нему Ганнибал на французском, которого Кроуфорд не знал. В бога Джек не верил, и все религиозные символы для него несли минимальное значение, но, говорят, озарение приходит внезапно. Так же внезапно пришло озарение и к Джеку Кроуфорду — балансирующий на деревянной бадье Ганнибал с раскинутыми руками гротескно напоминал распятье. Но это был не измождённый страданием бог, а бог из плоти и крови, бог прекрасный, потому что достижимый… «У него пистолет, Джек!», — голос исказился, отразился от мрамора и облицовки. Бог требовал жертвоприношения, это естественно. Все боги такие. Джек выстрелил, не колеблясь, и замер, пытаясь поймать взгляд Ганнибала, хотя с такого расстояния это было бесполезным занятием. Жертвенный баран мстительно лягнул копытом. Первосвященников нужно вознаграждать, но чтобы так? Чтобы настолько? Джек бросился на помощь, глупо рискуя — оступись он в этот момент на мокром и скользком полу, и второго шанса уже не будет. Только вот отвести взгляд от Ганнибала было невозможно. Завтраки казались интимными, но что могло быть интимнее этого зрелища? Ганнибал откинул голову и максимально напряг шею, и проделал это с видом уставшего за долгий рабочий день человека, которому дома тоже приходится работать. Он собрал оставшиеся силы, капля за каплей вытекавшие из распоротых рук неизвестно как долго, и, скорее всего, держался на силе духа… и воле к жизни. — Держитесь, — зачем-то сказал Джек, подхватив Ганнибала за ноги, чтобы приподнять и не позволить задохнуться под своим же весом. Словно Ганнибалу было за что держаться. А потом слегка подкинул, чтобы перехватить поудобнее под бёдра, как делают с детьми родители, и повторил. — Держись, Ганнибал. Ганнибал сипло дышал, жадно втягивая воздух. Он был тяжёлым, влажным и живым. Он хотел жить… Удивительно цепляющий контраст с Беллой. Алана побежала за помощью, и они остались вдвоём. Джек закрыл глаза, слушая это сиплое, надсадное дыхание, чувствуя, как упрямо вздымается чужая грудь, и позволил себе роскошь ни о чём не думать. Не с гуся вода, а игра в сквош. Удар — отскок. Удар — отскок. Если играть с по-настоящему сильным противником, то можно и покалечиться. Мяч отскакивает от стены и несётся тебе в голову. А ты сможешь отскочить? Все ловушки для Чесапикского Потрошителя отскакивали от него, словно эти проклятые мячики. Партия в сквош в теории может длиться бесконечно долго — по обоюдному согласию… и до тех пор, пока один из игроков не начнёт совершать ошибки. — Джек? — Ганнибал. — Чем я могу помочь? Джек источал злость, как вечерние цветы источают одуряющие ароматы в конце лета. Он без приглашения прошёл в дом, где бывал столько раз, что, наверное, мог бы водить по нему экскурсии, и попытался усадить свою злость на цепь, как сторожевого пса. Ганнибал выглядел голым в бордовом свитере и пижамных штанах. Он выглядел растрёпанным и беззащитным. Он, чёрт возьми, был босым! — Нам нужно поговорить. И он говорил, не слыша собственного голоса, потому что слова были не важны. Как в тот раз, когда Ганнибал крикнул «У него пистолет, Джек!». Джек стрелял, потому что понял его раньше, чем осознал, что именно Ганнибал говорит. Абель Гидеон. Почему в комнате они никогда не могли остаться вдвоём? Всегда возникали Уиллы Грэмы, Абели Гидеоны, Фредерики Чилтоны, призрачным третьим лишним вклиниваясь в их частное богослужение. Глаза Ганнибала в сумраке дома казались темнее, почти укоряющими. — Где ты был прошлой ночью? «Зачем ты так… неизящно?» Доктор Лектер вздохнул, не вынимая рук из карманов пижамных штанов, и ответил так, будто Джек его разочаровал: — Я был здесь. — Всю ночь, — Джек отказывался чувствовать себя причиной чужого разочарования, и потому даже не добавил вопросительной интонации в эти два слова. — Да. Глядя на то, как доктор Лектер утвердительно склонил голову, Джек почувствовал, что теряет контроль. Да. Да, чёрт возьми, да, ты был здесь, где же тебе ещё быть. — Кто-нибудь, кроме тебя, может это подтвердить? Ганнибал больше не улыбался. Ни глазами, ни губами, ни даже своей позой. Джек снова увидел того призрачного усталого взрослого после тяжёлого трудового дня… в прошлый раз его удалось сжать в медвежьей хватке. Ганнибал молчал, и это молчание горчило, потому что оба понимали — ответ не важен. — Я могу. По всем негласно установленным правилам доктор Блум вышла в рубашке Ганнибала, и Джеку не нужно было применять никаких дедуктивных навыков, чтобы знать — она вышла только в рубашке. — Я была с Ганнибалом всю ночь, Джек. У доктора Лектера хватило совести отвести взгляд, когда Джек повернулся к нему. «Это не то, о чём ты спрашивал». Партию можно вести бесконечно долго, если следовать нехитрому принципу: удар — отскок. Если доктору станет неинтересно уворачиваться, ему придётся отбивать удары уже самому. Джек вёл машину ровно, не позволяя ярости влиять на его рефлексы. Это было бы… «…неизящно».