Этюды для клавесина

Когда Уилл впервые увидел Фредерика Чилтона, то мысленно назвал его самодовольным сукиным сыном с нездоровой фиксацией на узорных галстуках и зажимах для них. Его раздражало тогда в Чилтоне буквально всё, и он совсем не пытался казаться дружелюбным или приятным. Но это было в духе Уилла Грэма, который мало заботился о том, какое впечатление производит на людей. Были, безусловно, люди, которым ему хотелось нравиться — потому что эти люди нравились ему самому. Джек, Алана, Беверли… Чилтон не входил в это число. — А! Учитель! Мимо. Уилл уже свыкся с мыслью о том, что он — не настоящий агент, а учитель, и не видел в этом ничего такого, что могло бы вызвать у Фредерика эту улыбку. Зубы у него, к слову, были в прекрасном состоянии. Но теперь была его очередь. — Почему медсестру оставили одну с заключённым? Чилтон не изменился в лице и увернулся, использовав оправдание про два года безупречного поведения Абеля Гидеона. Улыбка Чилтона была обаятельной, острой и в какой-то момент Уиллу ужасно захотелось заставить её поблекнуть — как угодно. Даже кулаком. Потому что Фредерик Чилтон чувствовал себя не просто на своём месте и в своём праве… на своей территории. И даже если Джек был рядом, Джек ни в коем случае бы не допустил, чтобы с Уиллом что-то случилось… Уилл чувствовал, как по спине у него ползут мурашки. Чилтон смотрел на него с любопытством и вежливым интересом энтомолога, который ловит новый образец и теперь добавляет его к своей коллекции. Образец окажется мучительно нанизан на иголку, но какая разница, если коллекция от этого станет обширнее? Во второй раз они встретились с буфером в виде Аланы, когда Чилтон решил пожаловаться на то, как утомительно содержать Абеля Гидеона. — Ваши записи оказались более или менее полезными, доктор Блум, — заметил Фредерик очень самонадеянно. — Более или менее, — повторил Уилл, не удержавшись. Словно смакуя эту невежливость, обращая её против самого Чилтона. И тот, разумеется, это почувствовал. Вот этот укол уже попал в цель — и, смешно, потому, что Уилл толком не целился. Позже он изменил своё первоначальное мнение о Чилтоне. Галстуки у него были менее броскими, чем у доктора Лектера, а зажимы появлялись не всегда. Часто. Но не всегда. Околосмертный опыт, разумеется, меняет людей. Когда Уилл встретился с Фредериком в следующий раз, то его улыбки утратили свою сверкающую холодность. Принято говорить, что человек «будто постарел на много лет», но Чилтон не постарел — он повзрослел. Под глазами залегли глубокие тени, а трость стала его неизменной спутницей. И пусть щеголеватая… она была необходима. И по тому, как тяжело иногда Фредерик на неё опирался, это было заметно. Всё это Уилл отмечал отстранённо. Чужая боль и чужое горе в этот момент его не особо трогали. У Чилтона были свои проблемы, у него, Уилла, свои. Якорь, островок стабильности — всё осталось в прошлом. В настоящем у него был прихрамывающий Фредерик и волнами подкатывающее к ногам безумие. А потом Уилл предложил ему сделку. —… обаяние, фокус и безжалостность. Хотя, безусловно, про обаяние можно поспорить. Это был первый раз, когда Уилл не уклонился. Он позволил уколоть себя и хмыкнул — это оказалось на удивление… приятно. Не хитроумные схемы в тысячу шагов, где не то, что каждое слово, каждый жест, каждый вздох имеет значение. Не как с Ганнибалом, которого даже сейчас он не мог перестать называть «доктор Лектер». Простой укол, прекрасный в своей бесхитростности, и Уилл, время для которого давно уже стало очень гибким концептом, посмаковал этот момент. — Разве тебе не интересно? Глаза у Чилтона были выразительными, но куда больше эмоций выдавал разлёт бровей. То, как они подёргивались… Фредерик не был открытой книгой, но он был открытым. Уилл упивался их беседой так, что, наверное, должен был бы почувствовать стыд. Не чувствовал. Он, пленник психиатрической лечебницы и жертва изящно-грациозных схем Ганнибала, чувствовал себя, наконец-то, сильным. И был очень за это благодарен. — А как же доктор Лектер? — Фредерик понизил голос, почти доверительно, когда произносил это имя. Слова говорил что-то неприличное… непристойное. — Разве вы не должны быть моим единственным психотерапевтом, доктор Чилтон? — В идеале. — Ну что ж, тогда… — он подался вперёд, просовывая руки сквозь решётку. На самом деле, он сделал это просто для того, чтобы опереться, сменить позу, но Фредерик… Фредерик увернулся. Он отошёл быстро, насколько позволяло здоровье и трость, но отошёл. И в этот момент Уилл почувствовал себя сильным. —… доктор Лектер явно дал мне понять, что готов прибегать к нестандартным методам для лечения пациентов. — Интересно, как всплыла эта тема. Делились своими… нестандартными историями? — повёл бровью Уилл. — Подпишите здесь, — ответил Чилтон с усмешкой, протягивая ему документы. И эту заманчивую усмешку Уилл готов был бы сцеловать. Она придавала сил и уверенности. Она выглядела очень… вкусной. Уилл готов был поверить, что сходит с ума. Что всё происходящее — стечение обстоятельств, и что он вынужденно поступает так, как не поступил бы никогда. Ганнибал Лектер должен был играть роль его стабильности. Островка покоя, твёрдой почвы под ногами… Ганнибал Лектер оказался болотом, топью и зыбучими песками. Хватаясь за Фредерика, Уилл чувствовал, наконец, эту проклятую стабильность. Трость Чилтона глухо стукнула по полу. — Это… нестандартно, — выдавил Фредерик, не сумев подавить дрожь так же, как не сумел и промолчать. — Как насчёт нестандартных историй на двоих, доктор Чилтон? Которых доктор Лектер не писал — и не читал, — Уилл чувствовал под ладонями напряжённые мышцы своего нового лечащего врача и улыбался. Фредерик Чилтон был настоящей твёрдой почвой, потому что, несмотря на всё, что с ним произошло, несмотря на всё, что с ним сделали… он был нормальным. А нормальностью Уилл похвастаться уже не мог. Он подался ближе. Медленно, оставляя решение за Фредериком… Фредерик Чилтон не увернулся. С тихим, почти обречённым вздохом он опустил веки — и приоткрыл губы навстречу поцелую.