invidiam

— лори, в чем дело? — девушка стрельнула глазами. — что с лицом? синева прошлась по мне стремительным лезвием, кажется, в попытке вскрыть не только лицо, но и весь череп. но, уверяю, ничего в нем нет, и за маской, называемой кожей, тоже — кроме зияющей боли, натянутой в груди надорванным сухожилием. потому что от появления навии нервы между ребрами приходят в негодность. сердце, заходящееся в тихом омуте корсета, — тоже. и мне вместе с ними остается только болеть. — все нормально, — я и сама слышу в этом эхо сомнения, сжимая губы с единственной надеждой: что не услышишь ты. не распознаешь ложь, не нарушишь обет взаимного молчания, не продолжишь обращать внимание на проблему, называемую «лицом», не швырнешь в него ответ со всей театральностью, если когда-нибудь я отвечу честно. я надеюсь, ты притворишься, что ничего не произошло, если узнаешь, в чем дело. — хватит врать мне, — режет Навия с надрывом, и я понимаю: нет, притворяться она не будет. — мы знакомы достаточно, чтобы я твою мину знала, как свою. я в ответ хмыкаю, вызывая очередной взрыв эмоций, коих она полна: — это не смешно, лори! — ты недавно вернулась из поездки, ви, — попыталась я перевести тему, сжимая руки в замок. — пожалуйста, — и отфильтровав всю неуместную злость, добавила: — иди отдыхать. но ни один из аргументов она не услышала: это ясно по глазам, безумно вытаращившимся на меня на грани между «тебя убить?» и «как быстро?». в этих глазах, препарировавших мою душу, сконцентрировались негодование и жажда, накопленные за долгие месяцы отсутствия навии в городе. в стране. и утолить их, как и все прочие прихоти, она намерена сию минуту. навия — не про ожидание. навия — не про стыд. навия — не про такт. точно не с близкими. и это знание сахарится на языке, стекая по горлу терпким ядом, нагревающим тело до предсмертных судорог, ведь, пока она распаляется и позволяет себе грубость, искра надежды во мне приводит в движение те системы, которые лучше бы оставались мертвыми. пока она агрессирует и требует — я для нее важна. навия — неуловимый огонь, который едва коснувшись кожи, своим теплом запоминается навсегда. навия — энергия, заводящая каждую клетку моего тела, сколько бы я не отрицала оного. навия — мне нужна, но… — в письмах ты говорила, что ждешь меня, — навия, все еще в дорожном платье и все еще в моей квартире, не просто спичка — оголенный провод, промокший под водой и предлагающий мне из всех возможных вариантов только убиться насмерть. — и что теперь? ты пытаешься выпроводить меня спустя пять минут после встречи. я не буду повторять трижды: в чем дело? …но вся: без полумер, без остатка, без платья. я опускаю взгляд в пол: против кадетских учений, солдатских уставов, наемных правил. против навии — и только из-за нее. — мы встретились, — следом за ядом в горле застряла вина, — на этом все. у тебя достаточно других дел, встреч и людей, на которых стоит потратить время. прозвучало до того жалко, что навия сморщилась, как от укуса шершня, и подошла ближе в несколько порывистых движений. пышное платье с каблуками даже помогли ей в этом: словно такая одежда действительно удобна. словно навия готова расхаживать так каждый чертов день. и если это так, то у меня проблемы — ведь ей идет любое платье. и его отсутствие — на примерке в ателье — тоже. словно навия действительно знает критерии моей правды, согласна на них и давно соответствует. и если это так, то у нас обеих проблемы. эта мысль кружит голову. эта мысль обжигает. когда девушка подходит ближе, это ощущается в десятки сотен раз хуже пророчества фонтейна, потому что — быстро, напролом и с неведомой силой, которая меня не просто растворит — обратит в ничто. ни моргнуть, ни вставить слово нельзя из-за того, насколько тон ее молниеносный и безжалостный: — я тебя сейчас ударю, — выпаливает она у кончика носа. — ты только обещаешь и никогда не делаешь, — срывается с языка. на моем проблемном лице ни намека на улыбку, шутку или дружбу, потому что все закончилось давно, утекло сквозь пальцы, сжимающие предплечья, распалось на кусочки, как упавшая маска, и держится только на тонкой прослойке из терпения. терпения и лжи во благо. настолько же тонкой, как поток воздуха между ее грудью, покрытой богатым украшением из поездки и кружевом платья, и моей — воротом водолазки с цепочкой поверх. настолько же тонкой, как иррациональная злость, обращенная на цвет кожи, отпечатки посторонних улыбок и следы чужих прикосновений. они читаются в пятнах загара, выгоревших волосах и не сошедших следах на шее. они слепят своей очевидностью. обычно я стараюсь рассматривать ее не дольше секунды, но сейчас смазанный от расстояния — или его отсутствия — взгляд блуждает по ее телу всюду, и меня затягивает увиденное. оно меня расстраивает. ты бы наигранно предположила, что я пялюсь по причине твоего несовершенства, но это легко парировать неизменным «ты всегда прекрасна». причина абсолютно в другом. проблема абсолютно в другом. во мне. увиденное расстраивает, потому что оставлено не мной. зато пощечина, расползшаяся по моей коже огнем, — твоя. — теперь с лицом точно что-то не так, — хмыкаю я, в последнюю секунду удерживая новый замах ее запястья в пальцах. — но снова бьешь не в полную силу. — о архонты! как же ты меня доста…! а я — добиваю всегда. последним выстрелом, который рикошетом разносит грудную клетку, ребра, позвоночник, проходит навылет и который, отпрыгнув от стены опять, лопает голову. выстрел будет за мной, и будет он таков: смазанный поцелуй, в котором погибают цивилизации и всякая осознанность. на подкорке, пульсируя, следом свернется ответственность, которую никто из нас брать за это не будет, но мне придется. потому что эта дуэль — единственная, где честь отстаиваю я. и эту дуэль я проиграла хватке навии на своей шее, мягкости ее тела, неожиданным углам костей и узору мышц на талии. она — свеча с запретным ароматом, ожигающая пальцы малоизведанной температурой. она — праздник, захватывающий дух своей мимолетностью. она — салют, вырезанный всплеском наслаждения на жадных губах — и неясно, где и чьих. навия.

навия

навия

имя набатом звучит в заложенных ушах и общем треморе. он передается от меня к ней разрядами энергии и каменными ударами гео прямиком в погибающее тело, от которого осталась только оболочка и один условный рефлекс: бери, пока дают. плевать, что не навсегда. чхать, что больше не повторится. фиолетово, что навия, возможно, берегла этот момент для кого-то другого и никогда не целовалась вовсе. я вложу все, что она так настойчиво пыталась выудить, прямо ей в уста: через сбивчивый шепот, покусанную кожу и эхо погребенного в ребрах стона. я потрачу ее первый вечер после приезда — до последнего грамма золота волос — на себя. я заберу ее ночь, раздев не просто до гола — сниму кожу с изящной фигуры, которую она до сих пор не научилась любить так, как я. и ответственность все же придется взять мне, потому что навия занята только тем, что заглатывает мои пальцы и позже на них насаживается, выдыхая в мое растерзанное плечо агрессивную ругань, выкрикивая проклятия — в обивку дивана, оставляя нежные слезы — в плоскости моего живота. но боль внутри меня не перестает напоминать о себе, дрожанием струны резонируя с движениями тела навии. мантрой звучит:

«ты ей не нужна»

«ты ей не ближе друга»

«ты ей никто» — и в один момент все переворачивается. от напора девушки, вдруг перехватившего мои руки и движения бедер, покалеченные нервы взрываются агонией, сердечные камеры с треском разлетаются одна за другой, а мысли перебиваются томным: — успокойся, прошу тебя. я поведу. натянутая до предела струна когда-нибудь должна была ударить того, кто с усилием тянет на себя, но я не ожидала, что это случится сейчас. я не ожидала такого. боль, растекаясь удовольствием, теперь обречена впитаться в кости пóтом и запахом навии, который все еще отдает другими людьми и до горячки раздражает. она, напоминая мне о стихийной близости, пройдет, но оставит после себя гадкий привкус разочарования, которого я так старалась избежать: чтобы болеть перестало. боль, дойдя до мышц, закаменеет невозможностью на кончиках пальцев, которыми навия выдергивает из меня звуки — крики о помощи, растаявшие в горле и оставившие после себя тягучее «а-а-х». «а-а-х» — хуже пули, пощечины, ругани или того стука, с которым навия ворвалась в мою квартиру по приезде, потому что этот звук не имеет ничего общего с реальностью. той, которую я проживаю день за днем — и продолжу после — с четким знанием, что она мне не принадлежит. «а-а-х» — обоюдоострый меч, разделяющий нас от двойного суицида только потому, что навия главнее и своей властью дает понять, что принадлежать мне никогда не будет. контроль навии сбивает с толку, оставляет без сознания, выворачивает наизнанку и дает ей ответы на загадки, спрятанные мною за громом и молниями. они окольцованы электрической проволокой, и навия, ведя языком вокруг сосков, обходит всякие преграды излюбленным методом: быстро, напролом и с неведомой силой, которая меня таки обращает в ничто. и ее нежно-упрямый напор разбивает во мне то, что уже лопнуло, растеклось и выжгло имя главы спина-ди-росула клеймом. она, касаясь проклятьем, бросает мир к моим ногам, и я, лишившись последней защиты с украденным в поцелуе воздухом, практически верю. верю замкам, которые эта бестия, королева личного ада, возвела на развалинах моего самообладания, хотя спокойствие, разрушенное ее любовью — лживой, мной придуманной и ненастоящей — обернется на утро дыхательной аритмией и саднящими следами первой и последней близости. оно превратиться в «ошибку», «забудь» и «прости», и я не знаю, кто произнесет это вслух быстрее. верю обещаниям из песка, впившимся стеклом — ее ногтями — в кожу, которые разрушаться ударом морской волны, сотрутся в труху, осядут пылью в легких без возможности вдохнуть, выжить и быть рядом всерьез. верю навии, которая после долгого отсутствия, множества других людей и впечатлений предпочла судебного дуэлянта, чтобы решить исход судьбы; которая добралась сквозь чужой оскал к правде и смакует ее так, будто ставит в приоритет. верю в то, что сегодняшний день не окажется лимитом ее желания, не станет последним обедом перед казнью и со смазкой перетечет из хрупкого настоящего в надежное будущее. верю, содрогаясь в истоме, и понимаю: не стоит. потому что навия — неудержимый поток тепла, и она без передышки уселась прямо на мой выставленный в оргазме язык. «что с лицом?» потому что навия ждать на одном месте не способна. у нее нет системы или плана и есть только желание, которое больше и сильнее ее в стократ, которое движет ею без остановки и раздавит ее в агонии, если не помочь. «это не смешно, лори!» верно. потому что, ви, я полностью серьезна в стремлении владеть тобой — это правда. но к последствиям ни одна из нас совершенно не готова: ни ты, умоляющая меня толкаться языком глубже, ни я, согласная исполнить любую прихоть с дрожью между ног. потому что тебя, ви, завтра увлекут другие люди, страны и идеи, а я останусь здесь — при фонтейне, суде и смерти — в ожидании тебя и тривиального «в чем дело?». потому что я в тебя, ви, влюблена без возможности отделить зависимость от чувства, эмоцию от реальности, разовый секс от постоянности воздержания и, главное, себя — от тебя. потому что я — собственник, и я разрушу тебя, ви, как только кончишь мне на лицо и обмякнешь на груди. и я все еще надеюсь, ты будешь способна притворится, что ничего не произошло, теперь, когда наконец узнала, в чем дело. я вот, например, нет.