Дай бой морали!

      Неспешно пилась уже третья чашка чая с ежевикой, Цинк смотрел, как за окном качаются хвойные ветки, и через единственный рабочий наушник слушал меланхоличных "Бабочек в горсти":

От природы я родился с пустыми руками, И у них в объятьях всегда были только они сами. Потирая друг друга от холода в кармане, Они не знали, что есть что-то за гранью этой джинсовой ткани. Пустым ладоням было дано обнимать лишь грубо, Нервно, с силой, так же как они прижимались друг к другу. Только так они ощущали касаний наслаждение, И так было всю жизнь... С самого рождения.

***

      Внутренний диалог не складывался — вместо него рассыпалась ментальная мозаика, циклично метались обрывки мыслей:       В квартире так чисто... И дверные проёмы наверное широкие специально для коляски. Мать похожа на сумасшедшую, но может такая всё равно лучше, чем?.. И как проходят дни этого парня? Наверное редко из дома выходит. А если выходит, то куда? И чем тогда он тут занимается? Не похоже, что он учится в школе. И почему он иногда так сильно заикается? Кудряшки у него такие забавные конечно. Надеюсь, я не дёрнул за них случайно. И сделал ли я всё правильно, может стоило сделать что-то ещё? И сколько ему всё-таки лет? Какую он музыку слушает? Надо узнать. Но выглядит таким замкнутым, — он неожиданно для себя почувствовал забытое на долгие месяцы чувство — чувство ожидания и предвкушения, ему хотелось узнать больше об этом совершенно не похожем на него человеке и проникнуть в его мир. — Подойди, пожалуйста, — донеслось вдруг из соседней комнаты, Цинк подскочил и в мгновение очутился на пороге, — Извини, кажется я не запомнил, как тебя зовут. — Ничего, я вроде и не представился нормально. Я Цинк. "Ци", если устанешь говорить 4 буквы, — он неловко улыбнулся и запоздало понадеялся, что шутка не прозвучала как издевательство над речью парня. — Интересное имя. Настоящее ты совсем не используешь? — Нет ничего более настоящего, чем выдуманное, — Цинк выдохнул и позволил себе саркастичную нотку. Кирилл сдержанно засмеялся: — Тогда буду называть тебя Тридцатым, если тоже захочу что-то оригинальное выдумать. Это по твоему заряду ядра, если что. — Да как захочешь, главное не по паспорту, я этого не переношу. Так вот, тебе что-то нужно было? — Да, с книгой я на сегодня закончил. Если тебе не трудно, я бы попросил тебя положить меня чуть набок. Спина, честно говоря, жутко затекла. — Естественно, секунду, — Ци быстро опустил на пол электронную книгу вместе с подставкой и втиснул одну руку под спину юноши, а второй — взялся за плечо, и, примерившись, понял, что даже это стройное тело таким образом несподручно повернуть. Немного помедлив, он робко переместил руку к его бёдрам и, стараясь избежать неловких прикосновений, аккуратно приподнял левую сторону тела, подложив под спину и таз две плотные длинные подушки, лежавшие на краю кровати. — Вот так хорошо? — Ци бросил взгляд на лицо Кирилла и на секунду застал на нём не прежнее неопределённое выражение, со сдерживаемыми изредка пробегавшими мелкими судорогами, а совершенное явное выражение боли. — Да, большое спасибо. Мне уже намного лучше. — Ты уверен? — ему было совершенно очевидно, что это не так, но слишком давить Цинк не хотел. — Я могу размять плечи, если это поможет... или поясницу? — Если тебе не трудно... — парень, казалось, стремительно растворялся в боли.       Он сел на край белоснежной постели и понимая, что задавать уточняющие вопросы сейчас, похоже, бессмысленно, начал успокаивающе поглаживать его спину, периодически продавливая пальцами спастичные мышцы, пока Кирилл периодически вздрагивал в очередной судороге, расходящейся по всему телу. "Должно быть это чертовски больно. А чувствует ли он постоянно какую-то долю этого от того, что всё его тело так неестественно напряжено? — в груди появилось еле заметное, но буквально осязаемое щемящее чувство при виде мучений этого внезапно возникшего в его жизни человека, — Надеюсь, что я хотя бы не делаю хуже". Согнутые в кистях руки заёрзали по постели, будто искали то, что прекратит затянувшиеся мучения.       От увиденного Цинка захлестнули воспоминания об ощущении собственного оглушающего отчаяния и одиночества, которым было пронизано практически всё его детство. В сознании всплыли побои от сожителей матери, вид собственных грязных ладоней, отчаянно растиравших по лицу слёзы и свежую кровь. Пробежал по коже холод проведённых на сквоте в помещении заброшенного завода ночей, когда возвращаться "домой" значило подвергнуться унижениям от очередного затхло воняющего перегаром и потом мудака. Он буквально увидел отражение того неизбежного ужаса, из которого ему, беззащитному ребёнку, невозможно было выбраться или найти утешение и помощь в близком человеке.       Он, не в состоянии думать ни о чём другом, прильнул к парню и крепко, но бережно обнял его, уткнувшись лицом в мягкие непослушные локоны. На секунду Кирилл замер от неожиданности. Цинк сделал вдох и почувствовал едва уловимый успокаивающий мускусный аромат.       Вскоре Кирилл понемногу расслабился и задремал, совсем лишившись сил. Из-за болезненного приступа его лоб покрылся испариной. Цинк раздобыл в ванной полотенца и заботливо вытер влагу с его лица. Немного замявшись, он скользнул рукой под свободную футболку и обнаружил, что та тоже насквозь пропиталась влагой. Подумав, он решил всё же, несмотря на перспективу разбудить измученного парня и нагло нарушить личные границы, что оставлять его простужаться в мокрой одежде — худший из возможных вариантов. Он аккуратно, насколько это возможно, задрал его футболку, с трудом освободил руки из рукавов и ещё долго возился с воротом, стараясь не причинить лишний дискомфорт. Кирилл время от времени приоткрывал глаза и еле заметно улыбался сквозь сон — не от умиротворения, не то от хаотичных напряжений мышц лица, в разной степени сопровождающих его на постоянной основе. Взгляд Ци то и дело с интересом скользил по обнажённому торсу парня, и он удвлённо подметил, что несмотря на его телосложение, всюду отчётливо виден рельеф мышц.       Обшарив шкаф, он нашёл плотную белоснужную простынь и взмахнул ею в воздухе — комнату заполнил запах свежести. Ци заботливо укрыл Кирилла и понял, что совсем не хочет сейчас уходить: спящий выглядел умиротворённо и беззащитно, и ему показалось, будто в любую секунду приступ может вернуться и настигнуть свою жертву в одиночестве. Он поднял лежащую неподалёку книгу и расположился на полу возле кровати. "Даже просто сидеть и ждать — страшное напряжение. Сами знаете, какой в этих канцеляриях тяжелый воздух..." — Цинк начал читать с открытой страницы и просидел так ещё около часа, прислонившись спиной к холодному металлическому каркасу кровати.