Цветок, что ты сорвала в тот день…

      Её длинные рыжие локоны ниспадали огненным водопадом, который прятал мягкие и приятные черты лица. Дева, словно юная нимфа Аполлона, склонилась над цветком, что привлёк её внимание. От него невозможно было оторвать глаз.       Это был красивый и изысканный нарцисс, ярко выделявшийся на поляне среди других цветов. Глубокий жёлтый, плавно переходящий в оранжево-закатный цвет лепестков, будто маленькое Солнце, чей звёздный свет разливается вокруг, и если долго-долго смотреть на это чудо Флоры, то невольно в глазах начнёт рябить. Приятный и нежный аромат, который источал нарцисс пленил рыжеволосую деву и казалось, что весь воздух был пропитан этими манящими, чарующими нотами, и не только она была во власти этого маленького отражения солнечного луча. Абсолютно завороженная красотой, она коснулась тонкого, но сильного стебля и потянув его, с треском сорвала. Не ведая, что невинное действие которое только что совершила обретёт самые необратимые последствия.       Земля под ногами затряслась, словно вздрагивая от подступающих потоков слёз готовая вот-вот разразиться горьким плачем. Подул неприятный холодный ветер. Волна мурашек прокатилась по телу, и дева, вскочив на ноги, сжалась, бережно прижимая нарцисс к своей пышной груди, словно он был оберегом. Она зажмурилась, готовясь к встрече с неизвестной опасностью. Кто-то, словно тень, неожиданно подкрался к ней сзади, а чьи-то тяжёлые и холодные, будто сделанные из камня, руки опустились на хрупкие плечи. Последним, что увидела дева, перед тем как очутиться в непроглядной тьме, было солнце, которое было больше похожее на монетку, слабо блестевшее под туманным шлейфом облаков.       Тьма, как вязкая и ледяная речная вода, неприятно липла к коже. Было холодно и страшно, дева не сразу поняла, где находится. Тело будто налилось свинцом, даже немного приподняться уже было проблематично, а голова гудела, как большой улей с беспокойными пчёлами. Мысли путались.       — Цветок, что ты сорвала в тот день был предназначен лишь увяданию, — над ухом прозвучал мужской приятный голос.       Девушка вздрогнула от неожиданности и испуга. Погрузившись настолько глубоко в свои собственные мысли, она совсем позабыла, что не одна. Она обернулась, чтобы увидеть кто к ней именно обращается. Когда их взгляды встретились, что-то внутри неё болезненно-приятно сжалось и не давало ровно дышать, и та инстинктивно прижала руки к груди, как перед тем мгновением когда провалилась во тьму.       — Орихиме…       Девушка испуганно и недоверчиво взглянула на мужчину, который назвал её по имени. Он был не слишком высок, под белой тонкой тканью одежды можно было рассмотреть хорошо развитое стройное тело. Мужчина казался хмурым, и в тоже время печальным из-за густых бровей сдвинутых к переносице, и бледно-зелёных линий на щеках, напоминавших дорожки слёз. У него были неопрятные чёрные жёсткие волосы средней длины, бледно-ледяная кожа с острыми чертами лица, и щелевидными кошачьими зрачками. Внимание Орихиме привлекла зияющая дыра в его груди.       — Ты смотришь так, будто видишь меня впервые, — с едва уловимой досадой произнёс он, слегка склонив голову набок.                    « Но ведь я и правда вижу тебя впервые… », — мысленно ответила Орихиме, пытаясь разобраться с неожиданно возникшими противоречивыми чувствами.       Его выразительный и внимательный взгляд блуждал по её телу, и лишь в этот момент девушка обнаружила, что промокшая одежда облегает так плотно, что сквозь неё не трудно разглядеть все изгибы фигуры. На щеках вспыхнул румянец, и она поспешила стыдливо прикрыться, обняв себя за плечи. Она чувствовала кожей взгляд изумрудных глаз. Их обладатель осторожно, будто боясь спугнуть, приблизился к ней.       — Мне действительно жаль, что ты меня не можешь вспомнить, — он вздохнул, но всё же старался удерживать ровный и почти равнодушный тон. — Представлюсь: Улькиорра Шиффер, Орихиме Иноуэ.       — Это тебя я видела в тот день на берегу реки? — неожиданно уверенно заговорила Орихиме, с некоторым вызовом посмотрев в глаза Улькиорры.       — Да.       — Ты наблюдал за мной? — она подозрительно прищурилась, всем своим видом показывая, что не потерпит лжи.       — Я наблюдал за твоим купанием, — признался он и произнёс это так непринуждённо, будто в этом не было ничего предосудительного, — и предостерёг тебя...       — Предостерёг? — перебила Орихиме не понимая, что он под этим имел в виду.       — Предостерёг: «Остерегайся глубинного течения моей реки, её начало лежит в хладнейшем источнике», — продолжил будничным тоном Улькиорра, будто не заметил, как его довольно грубо и резко перебила Орихиме.       В этот момент и без того большие глаза цвета жжённой карамели распахнулись и сделались ещё больше, а лицо вытянулось. Пока Орихиме старалась уложить в голове их диалог, Улькиорра неожиданно взял на руки, прижав её мокрое дрожащее тело к себе. Бережно и с особым трепетом, точно любимую женщину. Дева успела только ахнуть и захлопать пышными ресницами, но противиться не стала, и долго всматривалась в холодное и безэмоциональное лицо мужчины.       — Признаюсь, любовь моя, — начал спокойно Улькиорра, медленно ступая по неизвестному направлению, — в моих силах лишь разбить тебе сердце.       — Почему? — тут же спросила Орихиме, уперевшись ладонями ему в грудь, и попыталась поймать его взгляд.       Улькиорра прикрыл на секунду веки, а затем продолжил в своей таинственной манере, бросая короткие взгляды на возлюбленную:       — Я не разлучу тебя с зарёй навсегда. Я тебя предостерегал, но услышала ли ты? И ведь вспомни, как ты сама зашла в тот источник…       Орихиме не знала, что ответить. Шиффер говорил о довольно абстрактных вещах, заставляя деву чувствовать себя путником, заблудившимся в туманном лесу. Иноуэ затихла, уйдя в глубокие размышления, а затем отвела взгляд и сжалась на руках Улькиорры. Колкие, рвущиеся наружу слова, которые она произнесла следом, словно обжигали её саму:       — Ты украл меня, — укорила Орихиме. Её голос задрожал, а на ресницах, будто роса, замерцали горькие слёзы обиды, — Твои чёрные крылья спрятали меня от любимого мира и горячо почитаемой богини-матери, лишив всех священной весны. Как я могу любить тебя, греховного?..       — Мне одиноко, Орихиме, — признался Улькиорра, — Когда я встретил тебя в тот день на берегу реки, то понял, что безнадёжно влюблён в священное благословение бога неба и богини плодородия. Я вдруг осознал, что и в мою жизнь пришла весна.       Несмотря на всё своё возмущение от его поступка, Орихиме чувствовала, что он не лжёт. Тягучее, сладкое чувство маленькой свечой согревало испуганное и расстроенное девичье сердце, заставляя его смягчиться. Нахмурив тонкие брови, Орихиме попыталась воспроизвести в памяти тот день, о котором только что говорил Улькиорра.                         Это был прекрасный и необычайно жаркий для весны день, когда капель весело журчала, а ветер ей приветливо шумел. Милые подруги-нимфы кружились в танце и смеялись, а вместе с ними и Орихиме.       Она вспомнила то мгновение, когда они впервые встретились. Улькиорра был таким же, как и сейчас, только его тонкие губы освещала едва заметная тень улыбки, сладко пронзившая сердце, будто стрела Амура. В эти секунды казалось, что нет никого кроме них.       Улькиорра, хоть и был очарован её красотой и молодостью, честно предостерегал о последствиях её выбора, и лишь услышав уверенное «согласна», предложил Орихиме три гранатовых зёрнышка, как символ их супружеской верности, любви и брака. Как обещание того, что отныне принадлежит ему.

Она согласилась по доброй воле.

      Следуя решению её милостивого и справедливого небесного отца, каждое возвращение в мир живых из Подземного царства и обратно будет чем-то вроде её маленькой смерти и возрождения. Совсем как в природе, когда весна сменяет зиму или следом за летом наступает осень. Я — твоя осень.                          Ты — моя весна.       Эти слова прозвучали в её голове, как священная клятва влюблённых. Теперь она вспомнила всё, и нежные чувства, которые теплились в уголках души разгорелись уверенным пламенем.       — Мне больно видеть, как каждый раз возвращаясь сюда, ты оказываешься на земле разбитой, — со старательно скрываемыми горечью и виной произнёс Улькиорра. — Ты прячешься под моими чёрными крыльями, но, как бы я ни старался, они не могут тебя защитить...       Хоть последние слова и были сказаны шёпотом, спрятанная в них боль не укрылась от Орихиме. Её сердце сжалось. Стараясь утешить любимого, она ласково скользнула рукой по холодной щеке Улькиорры. От её касания он вздрогнул и остановился. Орихиме долго смотрела в его яркие, малахитовые глаза, видя сколько в них таится любви и желания её кому-то дарить. Она вспоминала, как пребывая среди живых людей и цветущих полей душа ныла, тосковала и искала среди толпы его нежный лик. Родной и тихий, но оберегающий и любящий. Она поняла, что только рядом с ним обретает спокойствие, а он с ней до боли ласков.       Орихиме потянулась к Улькиорре, и, облизнув пересохшие от волнения губы, томно поцеловала возлюбленного. На короткое мгновение они растворились друг в друге.       — В твоих губах истинное блаженство, — томно выдохнул Улькиорра, — Я растворяюсь в нём..       Он понимал, что вечно удерживать подле себя Орихиме будет величайшей подлостью по отношению к ней. И старался, очень старался давать ей свободу и возможность наслаждаться божественными дарами жизни.               — Ты всегда должна возвращаться. И пусть я жесток и двуличен, Орихиме Иноуэ, — меланхолично произнёс Шиффер, бережно ставя её на ноги, — но твоя святость наполняет меня светом.              Улькиорра подал ей руку, девушка в ответ положила поверх его свою, и они вместе ушли в бесконечность..                                Я заметила, что между нами что-то есть. Особенная связь, почти божественная, которую людям по-настоящему не понять никогда. Это был мой выбор уйти и со временем понять, что уже и я без него не смогу. Он говорит, что разбивает мне сердце. Но чиста ли я, когда иду на встречу заре и оставляю его в одиночестве?              Он — моя осень.                               Я — его весна.