Каждый может...

Майар Аулэ считались всегда самыми дисциплинированными и упорядоченными среди всех. Эонвэ помнил их еще до Облачения — всплески огня, рубленные камни, мягкая глина, сверкающие самоцветы, самые сильные, самые основательные… они создавали вместе со своим учителем облик Арды, растили горы, закладывали драгоценности и металлы в глубины, прокладывали русла для рек и готовили земли для всех созданий супруги своего учителя… Аулэ мог положиться на них всегда. Лучшим — воистину лучшим — его помощником был Пламенный Майрон. Он умело координировал других, распределял задачи наилучшим образом, следил, чтобы никто не перерабатывал, но и не ленился, огненным вихрем носился по всей Арде, от края до края. Именно он первым чаще всего докладывал о деяниях Мелькора. Уже тогда это должно было показаться странным — но никто не думал даже, что все так повернется… Эонвэ проходит вдоль ряда небольших домов по вымощенной серым камнем мостовой, сквозь которую растут цветы, к Мастерским Аулэ. Взгляд его невольно цепляется за единственное темное окно среди всех — другие майар уже готовятся к отдыху, а он опять задержался в кузнице… А. Нет. Его больше нет на этой земле. Эонвэ опускает голову и крепче сжимает копье. Крылья за спиной опускаются, волочась по пыли. Кто знает, когда это началось? Наверное, никто. Эонвэ считал себя близким другом Пламенного — их дружба зародилась еще в давние времена до Светочей, из редких случайных встреч в те дни, когда Глашатай приносил указания своего Короля Аулэ и его ученикам, они порой вместе уносились на самый край земли, к океану, чтобы поговорить — о будущем, о своих ролях в нем, о своих планах, о новых вещах, которые сотворили их всемогущие Валар… именно Майрон закрыл белокрылого от жидкого сияющего огня разбитого Светоча, и стоило, стоило уже тогда заметить, каким ядовитым пламенем восторга полыхнули его глаза при взгляде на черный дымный силуэт мятежного Вала!.. Стоило прислушаться к звону нитей судьбы — не в тот ли час сплелась воедино с темной пламенная… Эонвэ тогда отвернулся. Под защитой Пламенного ему не было страшно, но вой ветра и скрежет самих основ Столпа оглушали. Они смогли вернуться лишь когда все затихло и застыло. Когда Крылатый Вестник жалел труды майар Аулэ и Йаванны, попранные чудовищным поступком Разрушителя, Майрон лишь рассмеялся. «При должном подходе исправить можно почти все!» Но в Амане что-то в нем словно бы надломилось. Пролетая над чертогами Аулэ и Йаванны, Эонвэ снижается всегда — по привычке. Посылает легкий воздушный поток, чтобы запутать нити музыки ветра, металлическо-звонкой, висящей в арке входа в дом… но она не отзывается, и Эонвэ вспоминает, что тогда Майрон смял и расплавил собственный маленький шедевр в ладонях с яростным, диким смехом, уронив в руки гонца искореженный ком горячего металла. «Попробуй, отнеси Аулэ, может, он починит!» В темном окне нет ни единого отсвета. Все остальные мерцают тепло и спокойно. Но их свет совсем не греет продрогшие белые крылья. Как же… больно и одиноко. Эонвэ лишь потом понял, какую тоненькую трещинку сумел найти в крепком алмазе Мелькор. И не мог не обвинять Первое время Аулэ. Майрон, верный и преданный, самоотверженный и ответственный, действительно всеми признанный Восхитительным, так и не удостоился ни разу благодарности Наставника. Истинной благодарности. Аулэ даже не помнил его имя. Эонвэ видел, что стремление упорядочить все вокруг становилось у Майрона… одержимостью. Одергивал, напоминал о красоте природной изменчивости и хаоса, но все равно видел, как майа меняется медленно. Огонь невозможно ограничить — так думали все. Как ограничить стихию, бурную, буйную, сильную, порывистую? Огнем управлять даже — великое искусство. Майрон запер пламя в клетке из рассудка и системы. Он все больше брал на себя обязанностей по командованию и организации, но… Аулэ все так же не видел его лица. Не помнил имени. Эонвэ лишь ненадолго оставил друга в одиночестве, когда пробудились эльдар, Первые. Вместе с майар Оромэ, он и его соратники присматривали за эльфами, оберегая их от разросшегося влияния Темного Вала. В те дни и были построены чертоги Утумно, возведены стены Ангбанда. Знал бы тогда Крылатый Вестник, что друг его столь близко — может, он бы сумел!.. Но он не был рядом с Пламенным. Эонвэ возвращается к этому дому раз за разом. Не может покинуть и оставить. Слишком многое здесь ценно. Слишком много памяти о былом. О тех днях, когда они слагали на два голоса песни. О сумрачных часах приглушенного свечения Древ, когда крыло обнимало уставшие плечи. О сильных и тонких пальцах, пробирающихся под густое оперение у плеч и разминающих легко и ласково закаменевшие натруженные мышцы. Эонвэ смотрит на покрытые черной копотью стены — и на какую-то долю винит себя. Что его дружбы и любви к тому, кого он нарек «братом», не хватило, что он не заметил самых первых трещин в идеальном и неразрушимом, но оказавшемся таким хрупким, что не смог уговорить… Эонвэ знает, что он не был в силах изменить это. Предотвратить падение Великого Кузнеца во Мрак. Мелькор оказался убедительнее даже верной старой дружбы, даже их глупой близости… Эонвэ зажигает свечу, ставит ее на окно, но она почему-то мгновенно гаснет, стоит ему отвести взгляд. Когда его заподозрили в шпионаже на Мелькора, в пособничестве и союзничестве с Тьмой, Майрон смеялся в лица обвинителей. Эонвэ отстаивал его невиновность всеми силами — то Пламя, с которым так долго играл его Ветер, тот огонь, что так долго бережным теплом отогревал его крылья, просто не мог быть предателем. Доказательств не было… пока Мелькора не выпустили после долгих лет заточения в Аман. Эонвэ не верил, что Темный Вала изменился, но перечить Королю не смог. Намо тоже был против, но промолчал. Судьба не могла позволить ему вмешаться. Темный Вала вновь ступил на землю Амана. И все действительно было хорошо… первое время. Эонвэ застал их вместе в горах недалеко от чертогов Аулэ. Он искал друга, желая рассказать ему о том, что увидел в полете над другим берегом, за морем, разделившим Аман и Покинутые земли… но увидел то, что обожгло его душу черным горем и болью. Он видел, как в изломанном, полном странного, необъяснимого ужаса и очарования, рваном и дисгармоничном танце металось знакомое Пламя, то приникая к растекающемуся дымом и давящей тьмой Мраку, то дразнясь, отстранялось. Свободный, дикий огонь, сбросивший цепи и оковы разума. Мрак душил и опутывал, но отпускал и возносил, сплетаясь, пожирая и сгорая. И раз за разом гул земли повторял имя, которое Аулэ не мог запомнить. Эонвэ… не сумел утаить отчаяния в своей сути. Потому всего несколько дней спустя Манвэ собрал своих воинов в чертогах на Таникветиль. Одного из майар Аулэ ждали суд и заточение. Кто-то должен был его привести… Пустота и холод дома, где когда-то проводил редкие часы отдыха Пламенный, давят на крылья и дух. Глашатай Манвэ уходит быстро — ему не забыть того боя. Зная друг друга так же хорошо, как себя, они не могли не быть достойными противниками. Но все же… Майрона больше нет в этих землях. Мелькор — Моргот! — лишь несколько лет спустя совершил чудовищнейшее из деяний. Эонвэ знает, что именно ему предстоит столкнуться в бою с Темным Огнем. Больше некому. И ранее бывший сильным, в союзе с Тьмой он обрел власть над тем, что раньше ему давалось с трудом. Теперь его Огонь, Эонвэ слышал, прозван Жестоким и Отвратительным. Многие эльдар, попадающие из Средиземья в чертоги Мандоса, отправлены туда руками, некогда знавшими лишь раскаленный металл и драгоценные камни. Темное окно в старом жилище из серого камня, самом близком к Кузням Аулэ, напоминает неустанно. Каждый может убить.