Я бы держал тебя у самого сердца

      — Завтра я их уже не вспомню.              — Зато они тебя запомнят на всю жизнь.              Голос Лады мягкий, печальный, со слезами и скрытой болью. Взгляды сироток-детей – юные, невинные, но уже такие понимающие. Сани с красным парусом.              «Надо же, — с улыбкой подумал Коловрат. — Запомнил…»              Но губы дёрнулись, улыбка стёрлась. Помнил Коловрат не только сани с парусом и то, что Каркун сироток с Ладой до безопасной земли повёз.              — Все пошли – и я пошёл. Все нашли – и я нашёл. Сегодня поутру все помрут – и я помру.              Голос Захара тихий, срывающийся, засыпающий. Смех Ратмира громкий, но невесёлый, прощальный.              — Какие внуки мои? Были хорошие, правда?              — Самые лучшие.              — Лучшие, лучшие, — беззвучно, одними губами повторил Коловрат. — Ваня, Ждана. Настя. Я помню, помню. Ваня. Ждана. Настя. Лада. Рязань, дом мой. Помню, помню.              — Счастливый ты. Каждый раз жизнь заново начинаешь, а горя не помнишь.              «Я помню, — хотелось крикнуть тогда. — Только горе я и помню». Но не крикнул, не прошептал, не открыл душу перед отшельником. А теперь и открывать не перед кем, лежит Нестор со всеми вместе, в общей могиле, если вообще хоть кого-нибудь хоронить стали.              — Настя, Ваня, Ждана, Лада, — снова беззвучно прошептал Коловрат. — Помню, светлые мои, помню. Всех вас, братья, помню. Лежать мне с вами на том холме. Отчего же не лежу?..              Коловрат открыл глаза. Вокруг – тяжёлые ткани да пахнет оленьими шкурами. Ясно теперь, где лежит. В Орду забрали, выходили зачем-то. Голова не болела, тело тоже в порядке было, только ноги и руки неприятно верёвками стянуты, которые к деревянным опорам за ложем привязаны. Коловрат на пробу дёрнул рукой, но опора даже не качнулась.              Зато рядом тут же оказался немолодой ордынец, который до этого мирно сидел в середине шатра возле очага. Ордынец посмотрел пристально, оглядел Коловрата, чуть сбившееся одеяло поправил и вновь отошёл к очагу, на котором в котле варил что-то. Набрал оттуда в глиняную кружку варева и к Коловрату вернулся.              — Пей, — сказал плохо по-русски, а потом ещё хуже добавил: — Лечит.              Не хотел Коловрат лечиться, тем более в ордынском стане. Не было у него больше ни дома, ни семьи, ни братьев – все полегли, всё сгорело. Его зачем спасли? На потеху ордынцам хан его оставил, как ярмарочного медведя в клетку посадит да танцевать под палкой заставит?              — Пей, — снова гаркнул ордынец и подсунул кружку прямо под нос. — Лечит.              Травами пахло приятно. Если закрыть глаза, то можно было представить родные степи и поля, обогретые солнцем и омытые дождями. Как наяву услышать песни девушек и смех детей. Ощутить тепло родного дома.              Но Коловрат не закрывал глаз, смотрел на ордынца тяжело и пристально, будто взглядом придавить к земле хотел. А тот нервничать стал, в сторону поглядывать, будто жёг его чужой взгляд.              — Пей, — сказал опять.              И Коловрат выпил. Не травить его собрались тут явно, иначе зачем выхаживали и раны залечивали? А если уж решили силы ему восстановить, что ж – ещё больше врагов он с собой унесёт, когда в следующий раз сражаться будет. Не станет он ярмарочным зверем в клетке сидеть на потеху людей. Не забудет он ни дома родного сожжённого, ни семью убитую, ни воинов-братьев разбитых.              А ордынец, стоило кружке опустеть, отошёл за спину куда-то, к выходу из шатра, наверное, и прокричал что-то на их языке инородном, резком. Коловрат ещё раз верёвки дёрнул – крепко повязаны, непросто вырваться будет – и осмотрелся. Ни богатых тканей, ни мягких подушек, ни расписных столов и сундуков – явно не ханов шатёр. Да оно и к лучшему, лицо его видеть Коловрат не хотел. Гордое, чистое, как из камня вытесанное и чувств лишённое.              Удача, впрочем, на этот раз от Коловрата отвернулась: не прошло много времени, как в шатёр зашёл хан. Стремительная, хищная и тихая походка – как у зверя. Широкие рукава халата – как взмахи крыльев птицы. И золотой дракон, вышитый по плечам и спине, словно живой, извивался по синему шёлку. Коловрат смотрел только на него, на этого дракона, существо далёких земель, рождённых, как говорили, самим солнцем. Вот только неправду говорили. Солнцем Русь была рождена, а не существа какие-то, на змей похожие.               Хан меж тем остановился совсем рядом. Присел на край кровати, как будто и не хозяином был в шатре, а гостем пришёл к Коловрату в дом. Склонился ниже, высматривая странно, а потом проговорил что-то на резком своём языке.              — Великий хан говорит, — сказал Коловрату уже знакомый переводчик, — что он спас тебя от смерти. Теперь ты – его.              Коловрат рассмеялся – громко и звонко, хоть и сдавило горло болью. Хан назад не дёрнулся, даже с места не сдвинулся, только вдохнул резко и глаза свои хищные птичьи прищурил. А Коловрат, отсмеявшись, в них прямо поглядел.              — Жене я принадлежал. Детям своим и дому. Земле своей принадлежу. Другому никому принадлежать не буду.              Выслушав перевод, хан чуть отстранился, сел ровнее и руку положил Коловрату на грудь, прямо напротив сердца. Заговорил тихо и спокойно, даже резкие звуки как будто смягчились.              — Великий хан говорит, что даст тебе коня, шатёр и жён, если ты станешь его воином. Будешь сидеть с Великим ханом за одним столом и делить очаг.              Коловрат смутно понимал, что означало для ордынцев совместное деление очага, но догадывался, что хан предложил ему войти в самый ближний круг. Жён вон предлагал, шатры. Как будто могли эти жёны заменить одну Настю. Как будто мог заменить шатёр дом их, в котором всегда пахло деревом и свежим хлебом. Как будто могла пирушка с ханом заменить весёлые вечера с его, Евпатия, ратниками.              — Не нужны мне твои кони, шатры и жёны, — отозвался Коловрат. — Дай ты мне настойку из трав, чтобы уснул я навсегда, да положи меня в землю родную. А хочешь – голову снеси да сожги потом. Не твой я, и твоим никогда не буду.              На этот раз хан с постели вскочил, да так резко, что Коловрату на мгновение показалось, будто золотой дракон на спине халата ожил и оскалился. И снова начала резко падать иноземная речь, как будто камни на голову.              — Великий хан говорит, что ты останешься здесь, — переводили Коловрату. — Тебя вылечат и будут о тебе заботиться. Ты гость в доме Великого хана.              — С каких же это пор гостей верёвками к постели привязывают? — спросил Коловрат. — Если уж гость, так дай мне пройтись по твоему стану, мечи мои верни – зачем у гостей вещи забирать? Потом и поговорим.              На это предложение хан неожиданно хмыкнул и улыбнулся, будто услышал что-то смешное. Махнул рукой, словно попрощался, и вышел так же стремительно. Коловрат проводил взглядом извивающегося золотого дракона и уставился прямо перед собой. Потом в нос снова уткнулась кружка, на этот раз с каким-то мясным бульоном.              — Пей, — приказал старый ордынец.              Коловрат выпил. Если уж не погиб он, то к родным людям можно попытаться вернуться. А уж если при побеге убьют – что ж, он и так уже давно в земле лежать должен. Главное – помнить. Всё помнить, и повторять, повторять каждый день, чтобы не забыть.              — Настя, Ваня, Ждана, Лада. Рязанская земля. Сани под красным парусом. Настя, Ваня, Ждана, Лада. Рязанская земля. Сани под красным парусом. Настя, Ваня Ждана, Лада…