Абсолютная порочность

      Тёмный лес пугал меня. Суровые сосны словно следили за нами, словно сторожили что-то, что таилось за ними во мраке. Лес казался безжизненным, неприветливым. Я бы попросил Костю поднажать, дабы поскорее миновать эти жуткие края, но его дряхлая «семёрка» и так уже была на пределе своих возможностей. Он-то, к своему счастью, сконцентрировавшись на дороге, не замечал, как ветви деревьев тянутся к нам, стремясь схватить, раздавить и утащить вглубь чащи. Или, быть может, это моё воображение так разыгралось и на самом деле этот лес не представлял никакой угрозы?       Снежные хлопья ложились на лобое стекло, вынуждая постоянно задействовать дворники, точнее говоря, один из них — второй уже давно не работал, а у Кости всё не доходили руки починить его. Радио также не вещало с незапамятных времён, отчего весь путь нам приходилось развлекать друг друга разговорами. Радовало лишь то, что печка исправно согревала: без её защиты, я уверен, этот пугающий лес уже давно бы поглотил нас.       Я люблю, когда небо одаривает нас снежинками. В такие моменты воздух кажется куда теплее и радушнее, а сердце чувствует себя уютно, будто ты в окружении всей семьи сидишь у камина, наблюдая за излучающими жизнь языками пламени.       Смотреть вперёд из-за неисправного дворника было весьма затруднительно, а в боковое стекло — волнительно. Мне начало мерещиться, что за нами следят уже не только величественные сосны, но и что-то ещё. Что-то куда более страшное. Что-то более разумное, но вместе с тем куда менее естественное, нежели деревья.       Я обеспокоенно глянул на задние сиденья. Олеся и Таня, укрывшись пледом, мирно спали, не разделяя моих опасений. Я чувствовал, что что-то не так, чувствовал, что что-то должно произойти. Костя тоже ощущал нечто подобное: он слегка подрагивал, хотя, в отличие от нас, не снял куртку, и был напряжён пуще обычного.       Мой взгляд осмелился ещё раз пасть на зачарованный лес. Теперь я был уверен, за нами действительно что-то наблюдает. И я понял, что именно. Я понял, что было всюду и чему не составило бы труда найти нас где угодно. Из лесной чащи за нами следила сама тьма.       Пот стекал по щеке, а глаза не отрывались от загадочных деревьев. Они плясали. В такт двигателя старого автомобиля. Сосны топорно двигались из стороны в сторону, сопровождая нас. Впереди нас что-то поджидает. Что-то пострашнее тьмы. А страшнее тьмы только таящаяся в ней неизвестность.       Я завидовал девочкам — мне бы хотелось точно так же, забыв обо всех заботах, просто погрузиться в сон. В сон, в котором я, идя с Олесей за ручку, гуляю по заснеженному лесу, обнимаю древние деревья, кажущиеся такими родными, и радостно бегаю, вдыхая холодный зимний воздух. В сон, в котором чьи-то длинные белые лапы, вытягивающиеся из непроглядного мрака, тянутся ко мне, желая заключить в свои крепкие объятия…       — Сука!       Внезапный хриплый голос Кости отрезвил мои мысли. В полудрёме я протёр глаза и, всё ещё плохо видя и соображая, посмотрел в запотевшее окно. Ничего необычного, за исключением того, что сосны больше не сменялись, а оставались в неподвижном состоянии. Машина никуда не ехала.       Зрение прояснялось, и я перевёл взор на яростно давящего на газ Костю. Ругаясь, он длинными очередями зажимал педаль, отчего звук работы еле дышащего двигателя неприятно бил по ушам.       — Что случилось? — сонным голосом поинтересовалась Таня.       — Застряли, блять, вот что! — энергично ответил Костя.       Девушки потихоньку начали пробуждаться. Таня сердито скрестила руки на груди, Костя безуспешно пытался вырулить из западни, а Олеся… обеспокоенно глядела на меня. От вида её ярко-голубых очей мне безумно становилось тепло, однако складывалось ощущение, что обеспокоенность Олеси не связана с нашим бедственным положением. Она долго молча смотрела на меня, а я выжидающе смотрел на неё. Казалось, она прожжёт во мне дыру или в лучшем случае загипнотизирует, но я был уверен, что причиной её беспокойства был не кто иной… как я сам.       — Ты хорошо себя чувствуешь? — осторожно спросила Олеся.       — Может, стоит выйти и посмотреть, что там с колесом, не думаешь? — вспылила Таня, не дав мне ответить.       — Да знаю я, знаю! Не еби мозги! — крикнул Костя, а после, разблокировав двери, вывалился из автомобиля.       — Класс! — не унималась Таня. — Застряли хрен знает где на полпути до дома — потрясающее завершение выходных!       Так как Олеся всё ещё не сводила с меня глаз, я кивнул, после чего она, удовлетворённо выдохнув и улыбнувшись, откинулась на спинку сиденья. Я последовал её примеру и, отвернувшись, уставился через лобовое стекло на Костю, по сугробам пробивающегося к поглощённому снегом колесу.       — Ваня, чёрт ленивый, помоги! — вскоре окликнул меня он.       Как можно быстрее залезши в валенки и нацепив шапку, я отворил дверь машины. По лицу тотчас ударил морозный ветер, по ощущениям, раздирающий кожу. Наверное, стоило хотя бы куртку надеть.       Я прыгнул в сугроб, который почти достигал днища автомобиля, и осмотрелся. Помимо нашего потонувшего транспорта вокруг не было не единого источника света; луна, если и восседала на ночном полотне сегодня, сейчас спряталась за плотным строем деревьев; один лишь мрак встретил нас на непредвиденном месте остановки.       — Сюда! Смотри!       Костя указывал на переднее правое колесо, которое умудрилось отклониться от курса и угодить на заснеженную обочину. Мы попробовали вытолкнуть «семёрку» обратно на дорогу, но это оказалось гиблым делом, что мы понимали изначально.       — Таня, сядь за руль, поверни его налево и газуй, — командовал Костя, открыв заднюю дверь машины. — Олеся, помоги нам.       — Но я не умею водить, — возразила Таня.       — Сука, там же сцепление… — нервно схватившись за лицо, проронил Костя. — Ладно, хрен с ним, толкайте с Ваней, а я буду газовать. Оденьтесь только, холодно пиздец!       Через полминуты девушки вынырнули из «семёрки» и, погрузившись по щиколотку в сугроб, присоединились ко мне, отчаянно пытавшемуся освободить наше единственное спасение из снежного плена. Этот самый снег летел нам в лица — Костя снова сел на водительское сиденье и давал по газам. Как бы мы не старались, автомобиль отказывался возвращаться на дорогу.       — Блядство! — продолжал матерную тираду Костя.       Мы решили передохнуть и сесть обратно в машину, чтобы попробовать вытолкнуть ту с новыми силами, однако неожиданно до наших покрасневших ушей донёсся незнакомый голос:       — Народ! Вам помощь нужна?       Голос не казался враждебным. Он звучал спокойно, звонко — так, чтобы его можно было расслышать в условиях идущего снегопада. Это был мужской голос, причём весьма мягкий. Он вызывал некоторое спокойствие и вселял надежду, что мы благополучно выберемся из этой засады.       Тем не менее девушки, что неудивительно, испугались и притаились за кузовом. Костя незамедлительно выскочил наружу, а я, испытывая хорошее предчувствие, обошёл автомобиль и остановился возле левой задней двери.       — Вы же застряли, да? Я могу помочь решить вашу проблему.       Неизвестный наконец явил себя — выйдя из снежного тумана, он остановился в нескольких метрах от нас, примирительно подняв руки. Незнакомец был молод, примерно наш ровесник, но больше удивляло то, как он выглядел: тёмные брюки, чёрная водолазка, круглые очки, полосатая шапка с какой-то надписью и торчащие из-под неё бесцветные волосы. Одежда явно не по погоде, не говоря о специфичном цвете волос.       — Тебя как звать? — настороженно задал вопрос Костя.       — Антон, — улыбнулся незнакомец и, не услышав никаких возражений, подошёл практически вплотную к нам. Теперь я смог распознать надпись на его шапке — «Спорт». — А вас как?       — Костя. Это Ваня, а там Таня и Олеся.       Костя представил сразу нас всех, и Антон, почти не посмотрев на него, пожал ему руку, после чего остановил свой взор на мне.       — Приятно познакомиться. Хорошо, что мне повезло наткнуться на вас.       Антон крепко сжал мою руку, и я почувствовал странное волнение. С одной стороны, одна его улыбка располагала к себе, но с другой — у меня мурашки шли по коже. И дело было не в холоде, про который я успел уже забыть: от этого Антона исходила странная аура.       — Точнее будет сказать, это нам повезло, что мы на тебя наткнулись, — поправил Антона Костя. — У тебя где-то рядом машина стоит? Вытащишь нас?       Антон загадочно отвёл взгляд в сторону. Пусть его тело выглядело довольно хилым, да и ростом он особо не вышел — почти на голову ниже меня, — я откуда-то знал, что он силён. Я всем нутром ощущал таящуюся в его кулаках мощь и почему-то был уверен, что вот-вот он её нам продемонстрирует.       — Что вы видите в этом лесу? — загадочно произнёс Антон.       Я последовал его взору. За застрявшей «семёркой» располагались деревья, которые всю дорогу пугали меня, но сейчас… сейчас я чувствовал себя иначе. Сосны не казались чуждыми, дикая природа не казалась враждебной, а наша ситуация не казалась такой уж плачевной, какой представлялась ранее.       — Ты прикалываешься над нами?! — раздражительно выпалил Костя. — Ты вроде помочь нам собирался, нет?       — И я сдержу своё обещание, — заверил Антон, и огоньки в его глазницах, смотрящие сквозь линзы очков, вновь избрали меня своей целью. — Просто я хотел дам вам возможность понять.       — Понять… что? — уточнила Олеся.       Таня, вцепившись в багажник, стояла подле неё и была охвачена ужасом. Взгляд её серых как пепел очей был устремлён на Антона, который невозмутимо стоял на месте, соединив руки за спиной. Ему было весело.       — Кончай играть с нами, су…       Терпение Кости было исчерпано. Он решительно направился к Антону, тянувшись крепкими пальцами к нему, однако те не достигли своей цели, а их владелец был прерван на полуслове. Через секунду мои уши были оглушены невыносимым, скрипучим визгом Тани, на фоне которого терялся тяжёлый, но короткий и одинокий вскрик Олеси.       Мои глаза увидели ярко-красный всплеск в воздухе, а после к ногам пала небрежно оторванная рука Кости. Я не пошевелился и даже не вздрогнул. Всё просто не могло сложиться иначе.       Я смотрел, как вмиг одичавший Антон склоняется над вопящим от боли Костей, целой рукой безуспешно пытавшимся остановить кровотечение из остатка правого предплечья. Я слышал, как Таня, задыхаясь, рыдает, а Олеся, чудом сохраняя присутствие духа, тянет ту за собой.       — Оля, — прошептал Антон. Его голос был тихим, но звучным: никакой снегопад, никакие крики не могли заглушить его.       Резкий порыв ветра чуть не сбил меня с ног. Я обернулся в пол-оборота и округлил глаза; Олеся стояла всё там же, но вот Тани больше не было рядом с ней — осталась лишь её нижняя половина, которая мгновение спустя рухнула в сугроб, окрашивая в красный цвет снежный океан.       Олеся подбежала ко мне и обхватила руку, спрятавшись за спиной. На багажник села огромная белая, под стать волосам Антона, сова, противно чавкая и оценивая нас своими изумрудными зеницами. Весь клюв совы, бóльшая часть морды и верхняя часть пернатого брюха были испачканы кровью.        — Молодец, Оля, умничка! — хвалил птицу Антон. Потеряв интерес к Косте, он подошёл к сове и принялся заботливо поглаживать её, а та радостно издавала свойственные её виду звуки, только намного более низкие и громкие.       — Это он? — человеческим голосом спросила у Антона сова. Тот снял очки, закрыл глаза, а когда снова открыл, я смог посмотреть ему прямо в них. Изумрудные огни играли азартом.       — Да, — коротко промолвил Антон.       Олеся поняла, что ждать усугубления и без того критического положения не стоит и, не выпуская меня из своего хвата, повела в лес. Но я не мог оторваться от Антона, который, скалясь, обратился гигантским, размером с автомобиль, зайцем с длинными, как радиоантенны, ушами. Мохнатое, потрёпанное чудовище с острыми зубами накинулась на брошенного нами Костю, который протяжно завыл и быстро смолк.       Мы бежали. Бежали, не обращая внимание на адский холод и безумный страх, вызывающие озноб. Бежали, игнорируя непрекращающийся снегопад, слепящий нас и обжигающий сухую кожу. Бежали, пробираясь через глубокие сугробы, которые, казалось, затягивали в свою пучину на радость двум монстрам, преследующим нас.       Устав, мы присели за ничем непримечательной сосной. Олеся прижалась ко мне всем своим аппетитным, сочным и тёплым телом, разжигая во мне бурю эмоций. Что-то внутри меня молило нестись дальше, нестись прочь из этого проклятого леса, но я не хотел никуда уходить. Мне было хорошо здесь, с Олесей, с её прелестями… и с нашими новыми друзьями.       Внезапно я осознал, что мои мысли мне не принадлежат. Они продиктованы кем-то извне, кем-то опасным, кем-то… диким. Стало тоскливо. Мороз начал давить на моё утомившееся тело с удвоенной силой, а снег накрывал нас с Олесей, словно стремясь закопать. Безысходность — вот как можно было охарактеризовать мои чувства одним словом.       Хруст — и дерево раскололась на две части буквально над нашими головами. Энергичная сова, подобно ракете, промчалась через пересечённый нами лес и одним ударом уничтожила наше укрытие. Ствол дерева упал в окружавшие нас сугробы.       — Нашла! — восторженно заявила сова и клюнула Олесю прямо в глаз.       Я видел это. Каждый кадр, каждую миллисекунду — я запомнил каждое мгновение того, как глазное яблоко с небесно-голубыми зрачком насильно вырывалось из глазницы, выплёскивая некоторое количество крови наружу. Сова проглотила глаз Олеси, а после прижала ту к земле, уперевшись ей в грудь большущими лапами.       — Нет, нет! — истерично вырывалась Олеся.       — Твои потуги тщетны, — отозвался Антон, тихо подкравшись к нам.       Он остановился возле головы Олеси, но его внимание всё ещё было сконцентрировано на мне. Игнорируя её, Антон сделал два шага вперёд и бросил мне какой-то переливающийся предмет. Я инстинктивно поймал его, после чего чуть не выронил: холодный металл обжигал похлеще снега.       — Сделай это, — приказал Антон.       Я взглянул на оказавшийся в моих руках кусок металла. Превозмогая боль, я повертел его, осмотрел со всех сторон и понял, что передо мной нож-бабочка. Старая, ржавая, грязная — в какой-то застывшей дряни, — но целая и вполне рабочая. Я высвободил лезвие — красивое и заточенное.       — Убей её, — продолжал Антон. — Убей её и стань одним из нас.       — Нет! Не надо, Ваня! Прошу, пожалуйста, не надо! — молила Олеся, неустанно дёргаясь.       — Ты можешь отказаться, — уступчиво признался Антон, а затем… на его лице появился дьявольский оскал. — Вот только тогда этот лес не станет для тебя домом. Он станет для тебя могилой, Ваня. — Последние два предложения были произнесены не человеком. Эти слова принадлежали демону, который умело маскировался, притворяясь симпатичным юношей.       — Выбор за тобой, — добавила сова.       В оцепенении я глядел на Олесю. Я любил её. Она знала это, но никогда не отвечала на мои чувства, предпочитая делать вид, что их нет. Однако они были, и её умышленное игнорирование разбивало мне сердце.       Но я любил Олесю. Я желал ей только самого лучшего. Я хотел, чтобы она ощущала себя в комфорте, в безопасности, хотел, чтобы ей ничто не угрожало. Олеся всегда была на моей стороне, всегда была рядом в трудные моменты, всегда поддерживала меня. Я не мог предать её.       Антон и сова прижали запястья Олеси, да так крепко, что те начали кровоточить. Словно зачарованный, я поднялся, выбрался из маленькой снежной ямы и встал перед беззащитной подругой. Она плакала. Она тряслась. Она была в отчаянии.       Я аккуратно сел Олесе на живот, держа нож-бабочку лезвием вниз в правой руке. Её слегка пухленькие щёчки, маленький носик, короткие золотистые волосы, стройная фигура — меня привлекало в ней абсолютно всё.       — П-Пожалуйста…       Запачканные кровью губки с трудом вымолвили «волшебное» слово. Я ощущал на себе пристальный взгляд двух чудовищ, ожидавших моего решения. Я знал, что как только выпущу нож из своих пальцев, моя голова окажется в желудке одного из них. Я знал, что не выберусь из этого леса. Однако моя жизнь зависела только от меня.       В последний раз я коснулся щеки Олеси — холодной и красной от мороза. Она улыбнулась мне, несмотря на кошмарную боль от потери глаза. Я был не в силах сопротивляться и тоже улыбнулся. Перед концом Олеся должна увидеть что-то хорошее, что-то жизнеутверждающее, что-то, что было ей привычным. Это единственное, что я мог сделать для неё.       Я вздохнул. Рука опустилась ниже, прошлась по тонкой шее и остановилась на плотной светлой куртке. Я поднёс нож-бабочку почти к глотке Олеси, отчего та сжалась и принялась вновь плакать. Нож легко разрезал куртку и одетую под неё бордовую кофту, представляя моему взору ложбинку меж двух грудей, о которых я так долго мечтал. Но сейчас не было времени любоваться прекрасным. Настало время со всем покончить.       Олеся снова подала голос, но я её уже не слышал: вознеся нож-бабочку, я на мгновение замер, а затем что есть сил воткнул прямо в грудь подруги. Настала тишина.       Тьма окутала лес. Я больше ничего не видел — ни совы, ни Антона, ни Олеси. Я ничего не чувствовал — я будто погрузился в бесцветную жидкость, попал в небытие, будто затерялся в пустоте.       Я испытывал ярость. На меня нахлынул небывалый голод, который требовал поскорее поймать какую-нибудь дичь и утихомирить его наконец. Я ощущал, как меняюсь, ощущал, как становлюсь другим — сильным, быстрым… и менее человечным.       — Для медведя… — откуда-то донёсся голос Антона.       — …для лисы… — подхватил голос совы.       — …Волчик, кушать…       — …принеси!       Ветер завывал, унося снежинки вдаль. Ночь закончилась, и наступил новый день. В лесу было тихо, и только «семёрка», чей двигатель ревел на всю округу, напоминал о том, что белый свет сегодня лишился трёх непорочных душ.